Господин де Сентвиль был зачарован. Сначала он посмеивался, и Жозеф рассердился на него, закапризничал, перестал отвечать. За Жозефом последовала женщина — дух женщины, умершей в тюрьме во время революции. Эта дама заговорила о Марии-Антуанетте. И вдруг столик точно с ума сошёл: несомненно ему захотелось сказать что-то своё вместо ответов на вопросы, которые ему задавали, это было совершенно очевидно; он непрестанно выстукивал буквы, наклонялся, подскакивал, подпрыгивал. И все его слова полны был трагического смысла: «отчаяние», «голод», «одиночество»… Настоящая тюремная драма… Всё это было так далеко от сидевших за столиком двух молодых и кокетливых, легкомысленных женщин, так далеко и так необычно, что невозможно было заподозрить мошенничество, и когда столик три раза подряд тяжёлыми толчками сказал: «Дитя моё», граф перестал насмехаться, и у него больно сжалось сердце, потому что в его ушах всё ещё звучал голос Бланш, призывавшей свою дочь.
И вот около шести часов вечера, когда за Денизой приехал шарабан, Норбер и его друзья застали Полетту, госпожу де Ласси и старика де Сентвиля в спиритическом трансе — все трое были поглощены беседой с духами и со страстным вниманием следили за бешено прыгавшим столиком. Де Сентвиль поминутно терял пенсне, старческие руки его сводила судорога, так старательно он прижимал их к столику, не забывая при этом, чтобы большие пальцы были притиснуты друг к другу, а мизинцы соприкасались с мизинцами соседок.
— Дорогой Норбер, — сказала Дениза, — мне очень неловко перед вами, но, право, я не могу уехать и оставить моих друзей, когда у них такое горе.
Она не тронулась с места и внимательно отсчитывала толчки столика: одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, но четырнадцать — это ведь буква «Н».
— Дениза, поедемте. Вас ждут в Шандаржане.
— Норбер, никакие уговоры, не помогут. Ведь я уже сказала вам: я исполню свой долг и останусь ночевать в Сентвиле. Отвезите всех домой, а потом доставьте мне, пожалуйста, мой маленький саквояж. Скажите моей горничной, чтобы положила в него ночную рубашку и флакон с нюхательной солью. Главное, чтоб не забыла нюхательную соль.
Норберу оставалось лишь покориться и ехать поскорее в Шандаржан, что он и сделал с тяжёлым сердцем.
Около семи часов вечера вернулась с поисков первая партия: фермер Лёф и два парня из Бюлоза. Ничего! Никого! Затем возвратился Пьер, за ним один из батраков с Паскалем. Ничего! Никого! Облазили гору во всех направлениях. Никто и не представлял себе, какая она большая, эта гора. Взобравшись на вершину, кричали, звали. Голоса перекликались. Им отвечало только эхо. Найти же никого не нашли. В восьмом часу подали обед, — всё-таки надо же было поесть. Но одержимые спириты всё вертели свой столик. Пьер негодовал. А Паскаль был в недоумении.
Вернулся и Пейерон. Он шёл разбитый усталостью, перекинув куртку через руку. Он обшарил все кусты, ходил по торфянику. Ясно было, что там сколько угодно мест, где девочка могла погибнуть. И кто знает, что с ней случилось ночью, в темноте… С вершины идут вниз такие отвесные кручи. Завтра надо обследовать другой склон горы.
Неистовые спириты никак не могли оторваться от своего занятия. Столиком завладел какой-то новый дух. Он не пожелал назвать своё имя. А ведь как его умоляли! Он был молчалив, даже не всегда отвечал на вопросы коротким «да» или «нет». Вдруг он возвестил, что будет говорить. И отстукал только одно слово: «Мама». Что? Мама? Какая мама? Чья мама? На свете очень много мам. Дух, скажешь ты нам, наконец, своё имя? Столик стукнул один раз. Значит — да. Прекрасно, в добрый час!
Все собрались в комнате, где шёл спиритический сеанс. Разговаривали о своём, не обращая внимания на спиритов, сердито шикавших на публику. Батраки, фермер и господа из замка говорили о поисках Сюзанны, госпожа Пейерон, хватаясь рукой за горло, в ужасе задавала по сто раз одни и те же вопросы.
Столик наклонялся, подпрыгивал, отстукивал шестнадцать, девятнадцать раз — значит «С». Потом — один, два, три, четыре, пять… восемнадцать, девятнадцать, двадцать… двадцать один — «Ю»… Один, два, три… двадцать пять, двадцать шесть — «З».