Вскоре после полудня все сели за стол завтракать, не хватало только Норбера, уехавшего в Шандаржан. В гостинице столовалось человек двенадцать постояльцев, почтенных, приличных господ, которые покашливали и принимали лекарства из пузырьков, стоявших рядом с их приборами. Госпожа Рюфен, проявив большую деликатность, устроила гостей из замка в соседней комнате, где с трудом помещался стол и два диванчика; там все и позавтракали. Разговор вела одна лишь Дениза.
— Бедная, бедная старушка! Ведь только вчера я видела её, правда, мельком. Она была такая оживлённая… Только очень уж раскраснелась. Кто бы мог подумать! Да съешь хоть кусочек, Полетта, иначе ты заболеешь, а чему это поможет?..
Очевидно, и дяде и Пьеру хотелось что-то сказать, но они всё не решались; наконец, переглянувшись с Пьером, господин де Сентвиль дерзнул.
— Я послал телеграммы, — сказал он, — его преосвященству и Блезу… просил их приехать.
Мгновенно всё переменилось. Полетта дёрнулась, как будто её подбросило электрическим током, выронила нож и вилку с кусочком жаркого, который собиралась поднести ко рту.
— Блезу? — воскликнула она. — Вы с ума сошли, дядя! Вызвали Блеза! Никогда не позволю.
— Что ты, дитя моё! Что ты говоришь!.. Ведь это же вполне естественно. Его преосвященство отслужит заупокойную… а Блез…
— Его преосвященство — другое дело. Я ничего против не имею. Но Блез!.. Пьер, как же это? Ты знал? И, по-твоему, это хорошо? Ты не возражал? Но ведь ты прекрасно знаешь, как я отношусь к Блезу и как к нему относилась мама!
И Полетта зарыдала. Дениза вытерла ей глаза.
Послышался голос Жанны:
— Хочу соуса! Мне соуса не дали…
Гнев Полетты вспыхнул с новой силой, и она закричала во всё горло:
— Лучше я умру, выброшусь в окно, лягу в одну могилу с мамой! Не стану я терпеть такой позор!
— Послушай, Полетта…
— Замолчи ты! Мне противно смотреть на тебя! Этот Блез негодяй, подлец, он бросил нас ради какой-то мерзавки. Ему совсем неинтересно было знать, живы ли мы. А когда мама умерла, он явится сюда и будет хвост распускать…
— Но ведь Пьер тут ни при чём, Полетта, я сам…
— Как? Это вы? Родной дядя и вдруг нанесли мне такое оскорбление!.. Когда мама ещё лежит тут, наверху… — И Полетта громко всхлипнула. — Никогда, никогда бы я не поверила, что вы способны на такую гнусность!
— Послушай, детка, Блез сын ей, или нет? Ведь сын? Возможно, кто-нибудь и считает себя вправе запретить сыну идти за гробом матери… Но уж только не я.
— В такую минуту! В такую минуту!
— Позволь тебе заметить, что подобные вопросы встают именно в такие минуты, — сказал Пьер, досадливо скривив уголки рта.
— Так ты ещё насмехаешься надо мной?..
— И не думаю насмехаться.
— Мало ещё, что случилось ужасное несчастье… Вот как со мной обращаются в собственной моей семье!
Пьер пожал плечами. Господин де Сентвиль добавил:
— Кстати, нравится тебе это, или не нравится, а ведь он тоже наследник.
— Наследник? Да неужели этот распутник приедет и отнимет у меня вещи, дорогие мне как память о матери?
— Мне кажется, у него такие же права, как у тебя.
Полетта ничего не ответила, встала из-за стола и направилась к двери. Дениза побежала за ней.
— Куда ты, дорогая?
— Не могу я допустить, чтобы возле мамы всё время были чужие люди…
Подруги прошли через общий зал. Чахоточные постояльцы сочувственно смотрели на заплаканную Полетту, прижимавшую к носу скомканный платочек.
XLVI
Тело перевезли в замок. Госпожа Пейерон любезно разрешила поставить гроб в большой гостиной, дверь которой выходила на крыльцо. Госпожа д’Амберьо покоилась там среди цветов и гирлянд из листьев папоротника.
А на втором этаже лежала больная девочка, и Бланш почти не отходила от неё. Болезнь протекала нормально, но ведь это был только ещё третий день.
Епископ и Блез д’Амберьо прибыли один за другим, с промежутком в два часа, — первый приехал из Италии, второй из Парижа. Их поместили на третьем этаже в двух соседних комнатах.
Потянулись вереницы людей, желавших проститься с покойницей. Приехали все соседи. Бедные и богатые. Госпожа д’Амберьо была как-никак урождённая де Сентвиль, дочь покойного владельца замка, и ещё были люди, которые это помнили.