Но, благодарение богу, Дениза — вдова, а не разводка.
Всё спасено.
VIII
Несмотря на Панаму, супруги Меркадье были всё-таки люди зажиточные. Учительское жалованье, конечно, не велико, но у них ещё оставались ценные бумаги, акции железной дороги, доставшиеся Пьеру от его дядюшки, изворотливого адвоката, который во времена Второй империи был поверенным железнодорожной компании и сумел хорошо нажиться при экспроприации частных земельных владений для прокладки дороги; не успев ещё порастрясти свои капиталы, оборотистый дядюшка умер, объевшись каких-то лакомых блюд: благодаря несварению желудка у этого чревоугодника Пьер Меркадье мог бы вдруг сделаться богачом, но после покойного осталось несколько незаконных его детей, которых он упомянул в своём завещании.
За вычетом потерь на акциях Панамского канала (убыток самый крупный, и к тому же понесённый сразу) — у Меркадье, помимо жалованья, ещё было тысяч пятнадцать франков годового дохода. В Панамском крахе самым страшным оказалось душевное потрясение, которое и вырвало у Пьера тяжёлое для него признание, а по существу он уже лет десять играл на бирже, проигрывал понемногу, и за эти годы спустил больше шестидесяти тысяч, но каждый раз потеря была невелика, и ему в голову не приходило рассказывать о своей беде Полетте или кому-нибудь другому.
Итак, у Меркадье ещё имелось некоторое состояние, конечно, не золотые горы, но всё же Полетта могла в отместку за безумное расточительство мужа, обогатившее господина Лессепса, требовать, чтобы Пьер прощал ей всякие прихоти, разрешал заказывать сколько душе угодно платьев и шляп у лучших парижских портных и модисток, — по крайней мере у тех, кого считали лучшими в её кругу. Она обожала кружева, и действительно кружева ей очень шли. Ужасно быстро кружева дорожают! Орн от Парижа недалеко, и Полетта приезжала в столицу под рождество или весной, всего на несколько дней. Но главные покупки она совершала там летом. Пьер Меркадье платил и не слишком ворчал при этом. Таким способом он покупал семейный мир; впрочем, он вообще не любил торговаться и скряжничать. В Париже Пьер заходил к своему поверенному, бразильцу де Кастро, занимавшемуся банковскими и маклерскими операциями, и тот бесподобно умел ободрить струхнувшего клиента, сообщить ему точнейшие сведения о положении на бирже. Вот уж поистине чародей, продавец надежд. И когда Пьер сопровождал свою жену к Пакену, пелерина из шиншиллы казалась ему просто дешёвой в сравнении с теми огромными барышами, которых он ждал от своих биржевых операций.
Но так как в том году доходы, на которые они жили, уменьшились на три-четыре тысячи, Пьер рассудил, что три тысячи франков — величина, ощутимая в цифре доходов, а в общей сумме капитала составляет ничтожную долю, и поэтому пополнил дефицит, продав какие-то маловажные акции. В том же году он снова принялся за свои заметки о Джоне Ло и предпринял научное исследование о нём, намереваясь превратить бессвязные наброски в основу большого научного труда; он надеялся, что тогда исчезнет чувство разочарования, которое всегда копошилось в глубине души — и среди развлечений и в минуту горького раздумья.
Постепенно у супругов Меркадье вошло в обычай ездить в начале лета в Париж, не беря с собой детей — их оставляли у родного дяди Полетты, старого холостяка, жившего в департаменте Эн: там у него был старый замок и парк, клочок земли для выпаса скотины, коляска и лошадь, но не было денег для такого образа жизни, какого требовало великолепие его родовых владений, четыре башни XIV века и замок, построенный при Людовике XIII.
Для маленького Паскаля Меркадье жизнь в замке Сентвиль была полна радостей; эти дни навсегда остались в его душе олицетворением детства, — стоило ему закрыть глаза, и перед ним вставала знакомая картина. Как милы ему были эти горы — отроги Юры, обращённые в сторону Альп.
Башни и шиферные кровли Сентвиля вздымались над обширной террасой, где зеленел довольно запущенный английский сад, к нему прилегал широкий двор, и казалось странным, что туда больше не въезжают экипажи. У террасы было только три стороны, четвёртую закрывал замок, построенный на отвесной скале, и замшелая крепостная стена в двадцать метров высотой, с древними бойницами, — внизу, в подземелье, им соответствовали отдушины потайных казематов, о которых невольно приходили на ум всякие ужасы. На середине террасы росли тёмные кедры, образуя как бы зелёный островок, а под ними, по воле двоюродной тётки нынешнего хозяина Сентвиля, некогда построили беседку в виде сельской хижины, — она уже развалилась, но ещё могла служить садовнику складом для его инструментов. Между лужайками проложены были дорожки; справа террасу замыкала балюстрада, на которую можно было облокотиться, любуясь широким видом, открывавшимся с этого плато, как с крыши мира; внизу простиралась долина, её окружали невысокие горы, зелёные, голубые и сиреневые, далёкие деревни лепились на холмах, — необъятный, мирный пейзаж, с речками, стадами, перелесками, прекрасными лугами по склонам гор и огромное, беспредельное небо, где бегут облака и как будто машут руками, словно возницы в небесном обозе издали подзывают встречных путников, которые не слышат их голоса.