Путь этот был не лёгкий. Больше часа карабкались вверх, через лес, и выбирались на маленькое плато, где растительность начинала меняться. Между светлых лиственниц теперь мелькали тёмные ели. И тут на поляне, покрытой слоем опавших сухих иголок, путешественники держали совет, обсуждали важные дела. На поляне стояло дерево, на котором каждый, кто взбирался сюда в одиночку, должен был сделать отметину, показывающую, что он пришёл. Таким образом, мальчики всегда узнавали, кто из них находится на горе: если в дупле дерева оказывался белый камешек, значит, уж наверно в ответ на оклик «ого-го!» раздастся голос Мориса; а если в условленном месте — в развилку толстой ветки — воткнут крест из двух связанных меж собой палочек, значит, отзовётся Рамбер.
На этой же полянке «бодались» или разрешали вопросы чести. Здесь виднелись следы разводимых мальчиками костров, здесь были вырыты ямы, которые должны были служить каждому жилищем, и неприкосновенные тайники, устроенные под большими камнями. С полянки все вместе отправлялись на болото.
Некоторое время ещё шли по лесу, но под деревьями уже не было ни травы, ни мелких кустов. Землю покрывал мох, пёстрый мох — зелёный с жёлтым, а местами в этом мягком ковре чернели большие проплешины. И вдруг лес обрывался.
Издали этого невозможно было увидеть. Казалось, лес покрывает зелёной шапкой всю вершину горы, голую её макушку деревья окружали плотным кольцом и, только поднявшись туда, можно было её разглядеть. Она была словно язва в самом сердце леса. Мох становился там губчатым и зелёным, изумрудно-зелёного цвета, который не предвещал ничего хорошего. По чёрной земле стлалась, переплетаясь, низкая и вялая трава. Чувствовалось, что земля эта какая-то ненадёжная, сырая и очень странная; местами она была изборождена трещинами, местами усеяна кочками и покрыта жидкой грязью или лужами, где прыгали лягушки. Вскоре хилая травка сменялась высокими буйными зарослями, которые доходили мальчикам до плеч и вызывали опасения своим ядовито-зелёным цветом.
Где почва превратится в зыбкую трясину, никто не знал и не мог без ужаса думать об этом. Болото в длину тянулось километров на пять, а в ширину имело не больше одного километра. Провалиться в трясину было очень легко, незнакомые с местом путники не раз в ней увязали; старший брат Мишеля утонул здесь. Тело его так и не нашли. Однако известны были три тропинки через болото. Три узкие тропинки, по которым кое-как можно было пробраться через страшную топь; на них для отметки положили камни. Опасную зону мальчики проходили все вместе. Почву прощупывали палкой. «Детёныша» и Поло никогда с собой не брали — дрожа от страха, они дожидались старших у подножия последних деревьев. Только настоящие мужчины имели право идти на такое опасное дело и, возвратившись домой, смельчаки с гордостью показывали свои ноги, босые или обутые в парусиновые полуботинки, покрытые чёрной грязью болота, — гниющий мох превращался в липкую и коварную торфяную массу.
Известные в Бюлозе сорванцы, которые ничего на свете не почитали и росли безбожниками, несмотря на внушения приходского священника и собственных матерей, боялись на всём свете лишь одного (боялся вместе с ними и Паскаль) — а именно болота, где жила всякая таинственная нечисть. О болоте рассказывали такие страшные истории, что волосы вставали дыбом: говорили, что в трясине гибли лошади вместе со всадниками, почему-то очутившимися на вершине горы. А какие ужасные и омерзительные гады, таившиеся в самой глубине топи, под торфом, присасывались вместе с пиявками к ногам тонувших людей, когда они шли ко дну, найдя себе могилу в жидкой чёрной грязи, которая набивалась им в рот, в глаза, в уши. Конечно, это были подземные змеи и драконы. Никто ещё никогда не видел и болотных карликов, они прятались в траве и выскакивали оттуда лишь по ночам или же в тот час, когда человека засасывала трясина и его ждала неминуемая смерть. Относительно карликов поднимались споры. Рамбер в них не верил, да и Паскаль тоже. Но ведь оба они были чужаками в этих краях.
А стоило перебраться через болото, все страхи мигом исчезали, каждый чувствовал прилив бодрости, был страшно доволен собой, прыгал, смеялся, кричал: «Ого-го!» Дождавшись запоздавших, пускались в гору бегом. Вверху опять росли ели, сосны и кусты. Потом шли утёсы, каменистые места без деревьев. А за ними снова деревья и трава. Тут было настоящее царство грибов, и больше всего росло рыжиков, которых в этих краях называли «кровь христова», — они походили на маленькие оранжевые воронки, испещрённые полосками, запах у них был сильный и опьяняющий; попадались подберёзовики на высокой ножке, напоминавшие важных дам с зонтиком и в сборчатом воротничке; лисички — точно кустики жёлтых кораллов. И ещё обабки — жёлтые, красные, зеленоватые и серые, почти все ядовитые, но очень забавные, — их мимоходом сбивали палкой, чтобы посмотреть, как они меняют цвет. Были тут и сморчки. Выше шли густые заросли кустов, меж которых кое-где торчала голая каменная грань скалы. Но метрах в десяти от верхушки горы всякая растительность вдруг пропадала, и как только взбирались на гребень, открывался противоположный склон — отвесная круча, необыкновенный, недоступный мир. Мир чародеев и великанов, о которых ещё не сложили сказок.