Да есть ли на свете что-нибудь милее, чем улыбка случайно встреченной женщины, которая замечает, что ты на неё смотришь, и радуется этому, и радуется своей красоте… Или вообще что-нибудь в этом роде.
У Паскаля не было никаких спешных дел и, выйдя на площадь Звезды, он ещё долго бродил по городу: шёл по проспекту Булонского леса, потом вдоль полотна окружной железной дороги, добрался до заставы Майо. Домой он вернулся поздно, есть не хотелось, и он сказал, что пообедал в городе. Ему передали небольшой свёрток. В нём оказались обе тетради «Джона Ло»… Завёрнуты они были в плотную бумагу и перевязаны бечёвкой. Словно ответ на его недавние мысли. Кто-то принёс их днём. К свёртку было приложено письмо. Письмо от Генриха фон Гетца.
«Милостивый государь! (Гласило письмо.) Препровождаю при сём принадлежащие вам тетради. Я нашёл их на столе моей жены вместе с запиской, из которой узнал происхождение этих тетрадей, а также довольно ясно понял, насколько моя жена была привязана к вам. Посему я и счёл своей обязанностью доставить вам эти тетради, а также сообщить, что Рэн признала своим долгом покончить с собой и сделала это, не объясняя причин своего самоубийства.
Вот, думается, и всё, что она могла бы пожелать сообщить вам через меня. Прошу извинить, что я не выражаю вам лицемерного сочувствия и не говорю также о своих переживаниях. Полагаю, что нам нет нужды встречаться и что, возвратив вам эти тетради, я исправляю ложное положение, создавшееся помимо моей воли…»
Рэн умерла… Сначала Паскаль только это одно и понял, вернее попытался понять, так как это было невероятно, непостижимо. Она вспомнилась ему такою, какой была в последнее их свидание здесь, в пансионе, в пустой квартире, вспомнил, как она замирала от счастья в его объятьях. Он видел её уже несколько иной, чем два часа тому назад, — уже началась идеализация её образа, — то есть она и вправду умерла для него, а вместе с тем исчезло всё, что было смутного и тёмного в её жизни. Она покончила с собой. Каким образом? В письме этого не говорилось. Воображение Паскаля рисовало ему много ужасных картин, он терялся в догадках. Она ушла из жизни. Что-то страшное увидела она в мире, чего нельзя было вынести. Что же именно? Ужасно было не то, что он, Паскаль, этого не знал, а то, что он догадывался об этом и даже был убеждён в этом… Перед ним зияла бездна и, заглянув в неё, он содрогнулся. Рэн умерла.
Он не любил её. Зачем лгать себе из-за того, что она умерла? Он не любил её. Он повторил это несколько раз, с полной убеждённостью. Она умерла, потому что пожелала умереть, он тут ни при чём, она пришла к решению умереть по каким-то своим причинам, к которым он не имеет никакого отношения. Сердце у него защемило просто от страха смерти, который сидит в каждом человеке. Вот и всё. Смерть человека, которого близко знаешь, конечно, всегда бывает потрясением. Только и всего. Он не любил её. Он знает, что творится в душе, когда теряешь любимую. Он любил Ивонну. Когда Ивонна умерла… И вдруг уже не Рэн у него перед глазами, а Ивонна. Так ясно он увидел её. И это об Ивонне он плакал в ту ночь, тихонько, коротко всхлипывая. Ивонна, любовь моя, единственная моя любовь! Да разве кто-нибудь заменит мне тебя? Ивонна! Ивонна! Ивонна, бедная твоя обожжённая ручка!
Вот какой оборот приняли мысли. По какой странной тропинке они направились! Словно козы на сентвильской горе. Не заметишь, когда они успели оборвать листочки с кустов. Он услышал вдруг, что говорит вполголоса: «Лучше, что она умерла», — и понимал, что говорит об Ивонне, — ведь он знал теперь: значит, будет война, если Рэн покончила с собой. Хорошо, что Ивонна этого не увидит. И трудно было бы расставаться с ней. А теперь он вдовец, свободен для ужасов войны. Ничто его не удерживает, ничто не привязывает. Ребёнок? Он вырастет под надзором тётки и бабушки. А позднее… В конце концов он, Паскаль, готов идти воевать если уж это нужно для того, чтобы его сыну не пришлось в свою очередь изведать, что такое война. Война, а у солдат нет башмаков. Ах, оставьте вы нас в покое с вашими воплями. Есть ли башмаки или нет башмаков, а роковая неизбежность идёт навстречу Паскалю с мрачной своей свитой — чёрные тучи, великие священные тайны, иллюзии и ложь… И Паскаль уже слышит, как поднимается грозный гул, словно раскаты грома, словно он попал на перекрёсток бурь.