Они сидели у рояля; в воздухе, казалось, ещё трепетали отзвучавшие аккорды, хрустальные подвески люстры ещё звенели от музыки Брамса.
— Пойдёмте отсюда, — вдруг сказал Меркадье. — В кафе нам будет уютнее. Когда у моей жены такое настроение…
Пышно разубранные и унылые кафе французской провинции конца прошлого столетия! Друзьям пришлось выбирать между тремя приличными питейными заведениями, находившимися в центре города. У них не было своих излюбленных ресторанов и пивных, как у других лицейских учителей. Любопытно, что в центре, да, впрочем, и на окраинах городов, все кафе расположены обычно на одной улице, чуть ли не рядышком…
Они, наконец, уселись за мраморный столик на бархатные диванчики, над которыми висело по зеркалу, окаймлённому гравированными звёздами. Вся отделка в кафе была красная с чёрным и с золотом. В углу играли в домино какие-то военные; обслуживали посетителей женщины. Но что это были за женщины! И где только содержатель кафе выискал такие каменные тумбы, существа бесцветные, тяжеловесные, без возраста.
— Абсент! Две рюмки! — не задумываясь заказал Пьер. Мейер испуганно поднял было руку, но, сразу же сдавшись, смирился. Сахар медленно таял на решётчатой ложке; смесь помутнела, приняла красивый опаловый оттенок, потом пожелтела.
— Не знаю уж, дорогой Мейер, что вы находите во мне занятного.
— Занятного? В сущности, не то слово я сказал. Скорее — своеобразного… Да, да, своеобразного. У нас с вами жизнь сложилась неодинаково… У каждого своя среда, своя особая атмосфера со дня рождения… Я вот не могу представить, каким вы были прежде… Не понимаю, право, как это писатели угадывают…
Меркадье слушал и пытался представить себе, каким было детство Мейера, вообразить его родных, нравы этих людей, их квартиру; молодость Мейера интересовала его лишь потому, что накануне он задавался такими же вопросами по поводу Джона Ло, работая над монографией о нём, и удивлялся скудости своего воображения… А в сущности ему и сейчас мало было дела до Мейера. Просто он старался не думать о Полетте. Старался изо всех сил и всё-таки с горечью думал о ней, плохо слушая Мейера. А тот продолжал:
— Почему-то людям кажется, что мир чисел и геометрических фигур — сложнейшая область. А прежде всего это совершенно устойчивый мир. Лишь когда сталкиваешься с неизвестными — перед тобой мир загадок. Ну тут вводят непостоянные величины, одну, другую, несколько переменных величин, параметров… Всё тогда скользит, ползёт, разбегается во все стороны. Но и к этому можно приноровиться и во всём разобраться… А вот с людьми иное дело… Тут слишком много факторов, они повинуются каким-то фантастическим законам, движутся по каким-то сумасшедшим кривым…
Не лучше ли считать, что Полетта просто-напросто дура и злючка. Ну да, разумеется. А чем это поможет? Ведь жить-то с ней всю жизнь… Семья… Должна же всё-таки жизнь иметь какой-то смысл. Он услышал, как Мейер говорит, помешивая ложкой абсент:
— Я хорошо знаю, Меркадье, что у вас нет друзей… Да вы и не стремитесь иметь их. Вы не завели себе друзей и в тех городах, где прежде служили… или же сходились только вот с такими, как я… Скорее знакомство, чем дружба…
Пьер не стал возражать. Это верно, у него нет друзей. Он и не хотел иметь их. В лицее и в студенческие годы у него были друзья. А потом он растерял их, — просто так, без шума, незаметно… и даже с некоторым чувством облегчения.
— Вот послушайте, Мейер, был у нас тесный кружок. В предпоследнем классе. Мы встречались каждое воскресенье — утром отправлялись в Булонский лес. Вы жили в Париже? А иной раз на окраину города в сторону Жавеля… или ещё куда-нибудь… Куда глаза глядят. Мы просто любили ходить пешком. Шли, разговаривали, менялись местами — то с одним идёшь, то с другим. Ходили мы вчетвером, впятером. Не всегда одни и те же. Всего в нашем кружке было восемь человек, — кто хотел, тот и принимал участие в этих прогулках. Дорогой мы дурили, толкали друг друга… А лица у всех такие важные, серьёзные. Один был ужасно долговязый и великовозрастный; был один толстяк, один был крошечный, а один «очкастый», как мы говорили. Словом, целый зверинец… Мы отлично ладили, хотя спорили до хрипоты…
— Ну и что же? Почему распалась дружба? Почему вы растеряли этих друзей?
— Да так… Без особых причин. Может быть, мужчинам чувство дружбы свойственно лишь до известного возраста. Женщины… Нет, если вдуматься, не в этом дело…