Паскаль тотчас же поклялся себе, что будет избегать «этих людей». Для этого ему стоило лишь улизнуть из своей комнаты через узкую лесенку и через подвал. Изо рва можно было пробраться в парк в сторону луга, куда бежал быстрый ручей. А уж там никого не встретишь, кроме Гюстава и его коров. Здравствуй, Паскаль! Здравствуй, малыш. Вот чудак, этот Гюстав, даже не пришёл в замок, когда узнал, что приехали дети Меркадье. А ведь приехала Жанна, его кумир. Подумайте, даже не спросил, как она поживает. Ну и Гюстав! Он стал какой-то угрюмый, скрытный, говорит сквозь зубы и немножко при этом брызжет слюной, потому что спереди у него выпали два молочных зуба, сидевшие во рту гораздо дольше, чем полагается. Он смеётся и что-то бормочет. Что всё это значит? Неужели на восьмом году жизни Гюстав уже понимает, что господин де Сентвиль обнищал, и потому пренебрегает его внучатыми племянниками?
Но на лугу так хорошо, небо такое синее, глубокое и не очень жарко, — в горах воздух свежий. Паскаль сначала бежит под деревьями, а потом от избытка чувств соскальзывает на собственных салазках с высокого откоса, спускающегося к дороге. Вот и Бюлоз; ящерицы шныряют под ногами. Лето полно благоуханий, вверху, на горе — лес, а в лесу малина. Можно позабыть о чужих людях, приехавших из Лиона, побегать по полям. В прудах воды ещё меньше, чем в прошлом году: у берега кайма высохшей, потрескавшейся тины. По дороге Паскаль рвёт с кустов крыжовник. В сущности, он не очень-то любит крыжовник. В ягодах полно зёрнышек, которые приходится выплёвывать — глотать их противно. И шкурка такая толстая. Ягоды крыжовника похожи на маленькие полосатые мячики. А вкус у них какой-то странный, отдаёт гнилью, и почему-то в голову приходит мысль: от некоторых неопрятных людей так пахнет. Но такая уж сложилась привычка — есть по дороге крыжовник… Кругом гудят, жужжат, стрекочут насекомые. Паскаль за зиму позабыл этот звонкий гул, что стоит над полями, и теперь просто пьянеет от него.
Вот и осыпь. Остальные, то есть Рамбер, Жозеф и компания, должно быть, уже с утра пасутся вверху, в малиннике. Взобраться к ним или позвать их? А может, пройти на лесную полянку, посмотреть, нет ли в дупле дерева послания? Они ещё не знают, что Паскаль приехал. Но, по правде сказать, странное дело: его что-то не очень тянет повидаться с приятелями. Он потрогал нагретые солнцем, горячие камни осыпи и вернулся к прудам. Что с ним такое? Хочется плакать. Вдруг накатило. Он вспомнил о маленьком поле, засеянном люцерной: там кругом живая изгородь, никто его не увидит. Паскаль со всех ног побежал к этому полю, бросился на траву и зарыдал. Да что же с ним такое? Что это значит? Он поднялся и, сидя на траве, удивлённо озирался. А погода была прекрасная, день чудесный. Летали белые бабочки, басисто гудели жуки. Поле окружала живая изгородь из кустов барбариса. На люцерне уже распускались первые цветы. Почти на одинаковом расстоянии друг от друга росли здесь четыре молодые яблоньки. Паскалю вспомнились четыре дерева во дворе коллежа Сент-Эльм. Тоже как раз четыре, вот смешно! Синева небес. Бесконечная мягкость. Опустив глаза, Паскаль посмотрел на землю. Вокруг валялись соломинки, сухие травинки, прутики, словно поле растеряло шпильки из своих волос. А земля была розоватая, и столько в ней было разнообразия, что можно было без конца рассматривать её в той глубокой борозде, что окружала засеянный участок или между кустиками люцерны, тихонько раздвигая их. Очень любопытно смотреть на неё. Ведь земля не гладкая, на ней бородавки, морщины, большие и малые комочки, бугорки и вдруг — ямки или рытвины. Или видишь слой пыли, мелкой-мелкой, и по ней ползут жучки, такие же сухие, как она, и почти такого же цвета или потемнее, почти чёрные. Сколько же их тут снуёт!
Почему он расплакался? Ведь ему не было грустно. Из-за дачников? Из-за «этих людей»? Вот ещё! Но всё-таки обидно, когда целый год ждал — вот вернёшься в потерянный рай, только и думал об этой минуте, об этом возвращении, и вдруг всё кругом какое-то другое, непохожее и немножко чужое. Но ведь не ждал же он, чтобы все эти цветы и травы бросились на радостях обнимать его. А что стало с горой? Она теперь не такая высокая. Верно, потому что он вырос за год. И Паскалю становится боязно: взберёшься туда на самый верх, и тот таинственный мир, что скрыт за горой, разочарует его. Что, если и пропасть, которая откроется перед глазами, окажется не такой уж глубокой, не такой грозной, и всё будет не таким сказочным? Зато разные мелкие штрихи Паскаль, как ему казалось, замечал и чувствовал теперь лучше, — запахи полей, прелесть узкой тропинки и странное деревцо, похожее на какого-то молодого зверя, и совсем особенный, голубоватый цвет воды в ручье около источника. Но вся широкая любимая картина как будто износилась и выцвела. Луга и поля. А дальше опять луга и поля. Только луга и поля.