Сюзанна, закрыв глаза, повторяет:
— Она не придёт сюда… Никогда… Я знаю её.
Голос Ивонны удаляется.
А ведь Паскаль давно хотел поухаживать за Сюзанной. Только всё не мог решиться. Как же она догадалась? Может, она и не догадывалась? Нет, конечно, догадалась, а иначе как же?.. Он хотел только поухаживать, он вовсе не собирался влюбляться. А вышло наоборот: не ухаживал за Сюзанной, но боится, что того и гляди влюбится. «Поцелуй меня», — говорит он. Ну, если он после этого не погибнет, значит, больше нечего бояться. Конечно, это безумие, но надо же рискнуть. Горячие влажные губки на мгновение прижались к его щеке. Паскаль вытер щеку. Нет, всё-таки ничего нельзя сказать. Неизвестно, влюблён он или нет.
— А я вас вижу! Вижу! — кричит Ивонна на всякий случай.
— Так она и увидела нас с террасы! — издевается Паскаль. — Уж вот мы над ней посмеёмся…
Сюзанна трепещет. Паскаль сразу затронул самые дурные её чувства. И она счастлива. Паскаль понял её.
— Да, — сказала она, — мы будем очень плохо поступать с Ивонной, просто ужасно!..
XIX
Бланш Пейерон переменила уже два платья, и её горничная ворчит. Хозяйка прекрасно слышит эту воркотню, но делает вид, что ничего не замечает. Солнечный свет, смягчённый занавесями, падает на старинную мебель, расставленную в огромной комнате, на истёртые, некогда зелёные циновки, которыми заменили снятые на лето ковры; планки плохо натёртого паркета выложены классическими узорами. С порога надо спускаться в комнату по трём ступеням. Над кроватью простирается балдахин, а из-под него ниспадает огромный полог, под которым Бланш каждый вечер, утопая в пуховиках, чувствует себя совсем маленькой и заброшенной.
За две, — нет, за три недели ей приелся и надоел этот неизбывный анахронизм. Ведь у неё-то дома, в Лионе, такой комфорт! Да ещё это безлюдье, тишина! И если б не звонкие голоса детей…
Конечно, всегда под рукой хозяин замка, старый дворянин. Немножко смешной. Немножко неряшливый. Но всё-таки он может составить компанию. Лишь бы не воспылал нежными чувствами и не вздумал ухаживать. Бланш хохотала при этой мысли.
— Послушайте, Розина, неужели вам так трудно достать из шкафа платье и подать мне? Интересно, что бы вы без этого здесь делали? Я-то для развлечения хоть платья примеряю, а вы?
— Я не жалуюсь, мадам. Если я вам нужна, мадам…
Ну прекрасно, значит, всё в порядке. Однако физиономия у Розины очень недовольная. Верно, в Лионе остался дружок.
Лишь только Бланш устроилась на террасе с книгой, которую ей привёз в воскресенье муж, пожаловал господин де Сентвиль. Бланш надула губки. Ну вот! Наверно, следил за ней со своей голубятни, высматривая из-за занавески.
— Что вы читаете, дорогая мадам Пейерон? Поль Адан? Гм, гм! Весьма непонятно пишет! Да-с… Я присяду, пожалуй… Вы разрешите?
Ничего не ответив, Бланш закрыла глаза и запрокинула голову на спинку стула.
— Вы всегда тут жили, мосье де Сентвиль?.. Нет? А ведь это такой прелестный уголок…
Господин де Сентвиль кивает головой. Он прекрасно её понимал, догадывался, что с ней. Ясно, что для неё тут скука смертная.
— Да-с, в вашем возрасте я тоже затосковал бы в таком уединении.
— Что вы, — напротив! Такое восхитительное местечко, просто чудо!
Старик посмотрел на неё с ласковым недоверием и пожал плечами. Сообщать, какие причины загнали его в это «восхитительное местечко» и держат тут, он не собирался. С женщинами не полагается говорить о деньгах. Не стоит и у неё спрашивать, почему ей вздумалось похоронить себя тут на целое лето. Может быть, супруг заставил?
— Я думаю о тех женщинах, которые жили здесь, — сказала госпожа Пейерон. — О вашей матушке и о других, кто до неё здесь прожил жизнь… Я думаю именно о женщинах, потому что мужчины — это совсем другое, мне чужды их мысли, их чувства… А думы и переживания женщины мне легче представить себе… Так мне кажется, по крайней мере. Хотя женщины нашего времени, и я в том числе, конечно, совсем на прежних дам не похожи…
Господин де Сентвиль чуть-чуть поморщился. Ему не понравилось, что какая-то Бланш Пейерон сравнивает себя с его покойной матерью и с дамами старинного рода Сентвилей.
— О, я знаю! — добавила она, видимо, угадав шевельнувшуюся в душе собеседника досаду. — Я знаю, может, покажется неуместным, как это я…
— Что вы, мадам, помилуйте!..
Торопливость протеста была равносильна признанию, и оба засмеялись.
— Некогда женская жизнь была совсем иной, чем теперь, — сказал Паскаль де Сентвиль. — Правила были другие и желания не те…
— Вы так думаете? Чувства одни и те же, только результаты разные. Женщины всегда похожи друг на друга.
— Вас бы не удовлетворило то, что прежде считалось счастьем.
— А разве вы знаете, чем мы сейчас удовлетворяемся?
— Кое-что знаю.
И господин де Сентвиль с многозначительным и лукавым видом погладил свои усы. Бланш подумала, что все мужчины, положительно все, — испорченные школьники.
— То, что раньше заполняло жизнь женщины, — сказал он, — для вас было бы и тягостно и скучно.
— Вы так думаете? А чем, по-вашему, заполнена моя жизнь? Хотя бы один день, один-единственный день моей жизни?
Господин де Сентвиль должен был признать, что об этом он не имеет ни малейшего представления.
Оба опять смеются.
— Вот мы с вами смеёмся, — заметила Бланш, — а ведь говорим мы о вещах совсем невесёлых. Какая уж тут смехотура!..
Смехотура? Слово прозвучало очень странно у подножия Сентвильских башен. Таких выражений в лексиконе старого дворянина не имелось. И тотчас он стал жеманничать, сказал лицемерно:
— Да-с, наши матери верили в бога, вера скрашивала для них пустыню существования…
Фальшивые слова произвели неожиданное впечатление: Бланш тяжело вздохнула. Уж не близился ли какой-то кризис в её загадочной душе? Но, по правде сказать, на этой террасе, где над головами собеседников пронеслась большая стрекоза, голубая с чёрным, у этого старинного замка, вера в бога показалась Бланш чем-то бесконечно изящным, далёким, незаменимым; но всё же унылый вздох не прервал мечты, явно овладевшей Бланш. Мечты мимолётной, которая вызвала странные слова, обращённые вовсе не к господину де Сентвилю, как это он, по наивности своей, думал:
— Не столько вера их утешала, сколько священники… Какой-нибудь один священник, духовник… Ах, в этом должна быть своя прелесть! Какое умиротворение!..
— Боже мой, мадам, республика ещё не перебила священнослужителей, и если вам пришло желание исповедаться, я могу послать в Бюлоз за священником.
— Право, граф, — сказала Бланш, невольно подчёркивая этот незаконный титул, — право, вы напрасно смеётесь над вещами самыми священными… Конечно, я неверующая, но к религии и к церкви отношусь почтительно. Теперь уж слишком поздно, для меня уже просто невозможно войти в исповедальню и просить отпущения грехов… Но я жалею, жалею, что у меня нет веры. Даже если всё это обман, ложь… Нам всем бывает необходимо порой открыть кому-нибудь душу, это свойственно нашей натуре… Но открыться возможно, конечно, только мужчине. Какое же доверие женщина может питать к женщине, к такому же слабому существу, как она сама?
— Кроме священников, есть и другие мужчины.
— Отношения между мужчиной и женщиной изуродованы. Лишь только эти отношения становятся близкими, затрагивают самое главное, люди спотыкаются… Нет, тут нужно другое… нужен духовник…
— Но ведь есть мужчины, которые уже вышли из возраста искушений и соблазнов, но ещё не совсем забыли требования жизни и могли бы стать опорой…
Бланш посмотрела на него долгим взглядом и опять вздохнула:
— Да, вероятно, есть мужчины, которые уже не знают искушений и соблазнов, — сказала она, и самый звук её голоса, её интонации придавали этим словам иной, более ясный смысл.
Господин де Сентвиль обхватил рукой спинку стула и склонил голову, просияв доброй, покровительственной улыбкой. В глубине души он не совсем был уверен, что мужчина когда-нибудь выходит из возраста искушений и соблазнов.
«Всё не можешь проститься с жизнью», — подумал он. И мысленно сказал себе в старомодных выражениях ещё многое, — то, что и радовало и удивляло его. Так, например, он говорил, что никогда не поздно вдохнуть аромат цветка… что душа всегда остаётся молодой… А вслух он произнёс всего несколько слов, которыми низверг себя с небес на землю.
— Да-с, — услышал он как будто со стороны свой голос, — а в самом деле, чем вы заполняете дни своей жизни?