Он чувствовал, как Полетта шевелится. Ему хотелось плакать от глупой, беспредметной тоски. Что это? Откуда это влечение несмелого школьника, эта испарина на лбу, это желание дотронуться до Полетты, эта жажда ласки?
— Полетта!.. — робко прошептал он.
Она дёрнулась и ничего не ответила. Он пододвинулся ближе. Она сказала:
— Что тебе?
Он с мольбой повторил:
— Полетта!..
Она резко повернулась и с искажённым от страха лицом крикнула:
— Скотина! Скотина!
Но ведь он даже не дотронулся до неё. Он не посмел дотронуться. Он с ужасом смотрел на неё: она сидела на постели, прижимая руки к груди, почти не пополневшей с тех пор, как они стали мужем и женой. Он хотел сказать: «Но ведь я и не дотронулся до тебя…» Но она уже рухнула на постель и, уткнувшись головой в подушку, расплакалась. Всё её тело содрогалось от рыданий, а вперемежку с ними посыпались нежданные, как летний ливень, торопливые слова:
— Это гнусно! Гнусно!.. Только потому, что у нас одна спальня… Значит, если у меня нет своей постели, так можно… Мужчины негодяи… Я еле жива от усталости… такая мучительная поездка… Железная дорога…
Вдруг ей пришла мысль, переполнившая её чувством ненависти. Она приподнялась и посмотрела мужу прямо в лицо. Он лежал на боку и с тупым изумлением смотрел на эту сцену.
— Ах так?! — презрительно сказала Полетта. — Железная дорога вызывает у вас некоторые мысли…
Он бы, наверное, расхохотался, если б в нём не кипела злость и не томило жестокое влечение к этой женщине. А подняться и бежать из комнаты невозможно. Куда пойдёшь? Так они и остались на общем ложе, несмотря на взаимную ненависть. Пьер не способен был устроить скандал, да ещё в Сентвиле! Он только спросил:
— Ты скоро погасишь свечу?
Погасить свечу? Полетта повернула голову, посмотрела на свечу, по которой ползла бабочка с шёлковыми бежевыми крыльями, потом круто повернулась к грозящей ей опасности — к мужчине, лежавшему в одной постели с ней.
— Погасить? — пролепетала она. — Вы хотите, чтобы я погасила?..
Наступило гнетущее молчание, словно на обоих упала сеть ловушки. Мгновение шёл поединок — кто первый нарушит молчание? Первой заговорила она:
— Если хотите, я погашу…
— Пора, — сказал он. — Погаси и спи.
По её лицу скользнула улыбка, Пьер заметил это. Какая-то низость была в чувстве облегчения, вызвавшем эту улыбку. Полетта задула свечу, хотя ещё не совсем поверила, что опасность миновала. Потом сказала тихонько:
— Покойной ночи!..
И тогда наступили потёмки. Удушливые потёмки, которые лезли в глаза, в рот, в уши. Потёмки, от которых у человека кровь стучит в висках. Потёмки, затыкающие ему рот; потёмки, принижающие его. Мужчина и женщина, лежавшие в потёмках, как можно дальше отодвигались друг от друга, и каждый слышал, как другой сдерживает дыхание. Очень скоро дыхание женщины стало чересчур ровным. Мужчина знал, что она не спит, только притворяется. Он не решался пошевелиться, боясь, что она по-своему истолкует малейшее его движение, и чувствовал смертельную обиду при одной мысли о возможной её ошибке. Он готов был удушить её, если б мог дотянуться до неё раньше, чем у неё возникнет хоть тень оскорбительной мысли. Он ненавидел её и ненавидел самого себя. Ему хотелось переменить положение, потому что ногу сводила судорога. Он тихонько выругался, и тотчас женщина задышала в темноте не так, как раньше. Он старался тихонько подогнуть ногу, обхватить рукой ступню и притиснуть болезненно оттопыренный большой палец, и, проделывая это, он одними губами совершенно беззвучно, но твёрдо и злобно, выговаривал: «Сволочь! Сволочь!»
Ночь продолжалась всё в той же враждебной бессоннице.
XXII
— Вы всё захватили, что нужно, племянник?.. Бельё, полотенца?.. Да-с?
— Спасибо, дядя. Всё захватил…
Пьер Меркадье засиделся в ванне. Маленькая ванная комната полна пару. В топке дрова ещё не прогорели, и время от времени из раскрытой дверцы вылетают искры. Как всегда, Пьер начинает омовение с ног, намыливает и трёт ступни, икры. Потом трёт коленки, и тогда ему приходят в голову разные мысли. Ночью он спал мало и плохо, тяжёлым сном. От той сцены, которая произошла накануне вечером, у него осталось чувство унижения, но бешеная злоба утихла. О Полетте он уже и не думал — она стала для него совершенно чужой.