«Отец, если ты милостив, избавь меня от этой ноши». Даже Иисус говорил эти слова. Не то чтобы они пошли ему на пользу… Почему Бог так охотно награждает нас плохими судьбами?
Я оставил ризницу в странном настроении, пытаясь призвать то лёгкое, отчётливо нефизическое спокойствие, которое чувствовал ранее, а затем завернул за угол и увидел Поппи, стоящую в центральном проходе, единственную оставшуюся прихожанку.
Честно, я не знал, что мне делать. Мы были связаны чувством искушения, но что, если моя работа помогала этой соблазнительнице? Было бы правильно улизнуть и оставить её без какой-либо помощи, избегая похоть и желание? Конечно, похоть была моей собственной проблемой — не её — и это не повод вести себя отчуждённо с ней.
Но что, если то, что я делаю для неё, слишком рискованно для меня?
Что ещё было не менее важным: рисковал ли я, потому что хотел этого? Была ли причина в том, что я заботился о её духовном развитии, лишь бы находиться рядом с ней?
Полагаю, нет. Не было из этого ничего правдой. И от этой правды становилось только хуже. Я заботился о ней как о личности, как о душе, и мне хотелось её трахнуть, и это был рецепт чего-то гораздо худшего, чем плотский грех.
Это был рецепт влюблённости.
Я должен был подойти к ней. Но я хотел бы, чтобы она контактировала с главой женской группы, напрямую получая указания от неё, а не от меня, с надеждой, что время от времени месса станет своего рода степенью нашего взаимодействия.
Поппи смотрела на алтарь, когда я подошёл.
— Там внутри есть кости?
— Мы предпочитаем термин реликвия, — мой голос снова принял глубокий тембр. Я прочистил горло.
— Кажется немного мрачным.
Я указал на распятие, на котором был изображён Иисус в его наиболее окровавленной, разбитой и агонизирующей форме.
— Католицизм — мрачная религия.
Поппи повернулась ко мне с задумчивым выражением лица.
— Думаю, это мне и нравится. Эта твёрдость. Она настоящая. Ведь она не замалчивает боль, печаль или чувство вины, даже наоборот подчёркивает их. Там, где я выросла, ты никогда бы не имел дело с чем-то подобным. Ты бы просто глотал таблетки, пил, подавляя всё это, пока не стал бы дорогой оболочкой. Но, думаю, этот путь намного лучше. Мне нравится противостоять такому.
— Это живая религия, — согласился я. — Этой религией действия: ритуалы, молитвы, жесты.
— И это то, что тебе нравится.
— Что она живая? Да. Но мне также нравятся и сами ритуалы, — я окинул взглядом храм. — Мне нравятся ладан, вино и песнопения. Это ощущается таким древним и священным. И есть в ритуалах что-то, что каждый раз возвращает меня к Богу, независимо от того, насколько плохое моё настроение или насколько сильно я согрешил. Как только я окунаюсь в это, всё остальное исчезает. Словно его и не существовало никогда. Как бы жесток не был католицизм, это также религия радости и связи, напоминание о том, что грех и печаль не могут больше нами управлять.
Поппи сдвинулась, задевая мою обувь.
— Связь, — повторила она. — Правильно.
На самом деле я чувствовал эту связь прямо сейчас. Мне нравилось болтать с ней о религии, нравилось, что она узнавала об этом таким образом, немногие прихожане на такое согласны. Я желал разговаривать с ней вот так весь день напролёт, слушать её, слышать, как её хриплый шёпот перед сном…
«Неееееет, Тайлер. Плохо».
Я снова откашлялся.
— Так чем могу помочь, Поппи?
Она подняла церковный бюллетень:
— Я увидела, что завтра блинный завтрак, и хотела бы помочь.
— Хорошая идея, — завтрак стал одним из первых нововведений, осуществлённых мной, как только я пришёл в церковь Святой Маргариты, и отклик был ошеломляющим. Здесь и в соседних Платт-Сити и Ливенворте была деревенская скудность, что гарантировало неизменную потребность в службе, но добровольцев никогда не хватало, и два раза в месяц мы зашивались, проводя его. — Мы были бы очень признательны.
— Отлично, — она улыбнулась, и на её щеке появился намёк на ямочки. — Тогда увидимся завтра.
***
Я молился прошлой ночью больше обычного. Проснулся на рассвете и сразу же пошёл на более долгую пробежку, чем раньше; после, заходя в свою кухню потным и истощённым, я учуял запеканку, которую испекла Милли.