Я наклонился и поцеловал её в первый раз.
Её губы были мягкими, как я и ожидал — даже намного мягче — но они также были и непреклонными, чего я не ждал, не сразу поддались мне. Если бы у меня не было жизни до обета, я бы, наверное, не понял её неуступчивость. Но у меня был опыт, поэтому я спросил.
— Ты надумала со мной посоревноваться, ягнёнок? — пробормотал в её губы. Она кивнула, затаив дыхание. — Ты хочешь, чтобы я взял это силой от тебя? — ещё один кивок. — Значит, тебе нравится грубость?
Рваный выдох. И затем наконец-то другой кивок. Мой маленький ягнёнок хочет грубо, и что вы думаете, мне хотелось дать ей это.
Мои губы стали безжалостной силой, актом первобытности — актом Бога — я обхватил её затылок так сильно, как только мог, прижав её лицо к своему. Я вдавливал свои бедра в её, потираясь об неё, и использовал свою свободную руку, чтобы заявить права на её грудь, сжав и захватив ту так сильно, что — я знал — она могла чувствовать кончик каждого моего пальца как яркую точку боли. Медленно, ох, как медленно, её рот открылся навстречу мне, и впервые наши языки заскользили вместе, сплетаясь шёлковой нитью и обещанием, я чуть не потерялся в этом прямо там и тогда.
Её рот был жадным, но мой был жаднее, мы боролись друг с другом, кто кого поглотит быстрее, кто возьмёт то, что другой хотел первым, кто возьмёт больше, и вскоре она стала извивающейся фигурой из гладких мускулов и мягких изгибов, её бёдра тёрлись об мои, а её руки сжимали мои волосы и царапали мне спину.
Когда наконец — наконец-то — прервался наш поцелуй, я был удовлетворён тем, что её помада в самом деле размазалась. Что соответствовало её потёкшей подводке для глаз и беспорядку на голове, а также соответствовало тому, что Поппи сжимала руками мою задницу как две горячих головешки.
— Мне нужно быть внутри тебя, — сказал я. — Частично. Только чтобы почувствовать это.
— О Боже, — выдохнула она. — Пожалуйста. Это то, о чём я всё время думаю с нашей первой встречи.
— Ты должна сидеть действительно неподвижно, — предупредил я её. — Сможешь сделать это?
Она прикусила свою губу и кивнула, а я взял себя в руки. Не мог поверить в то, что делаю это на кухне своего грёбаного домика священника, не то чтобы это намного хуже пола в церкви. Но с её разведёнными ножками, с ней, практически хныкающей от поцелуя, я не мог себя удержать, даже если бы и попытался. И я определённо не хотел пытаться.
Продолжая поглаживать себя, я прижался головкой члена к её клитору, опускаясь вниз мимо её входа к попке. Она задрожала, давая мне понять, что не имела никаких возражений насчёт этого, и я должен добавить это к тем вещам, о которых точно буду сожалеть, никогда их не имея. Я снова поднялся вверх, потираясь об её киску и клитор. Она отчаянно посмотрела на меня, и мне захотелось поцеловать её прямо в лицо или кончить на него — что-нибудь из этого. После ещё нескольких движений я не мог больше ждать, мне нужно было это сделать, или же я мог бы умереть на месте.
Я прислонился своим лбом к её, мы смотрели вниз на кончик моего члена, который, прижимаясь к ней, медленно скользнул внутрь. Я остановился, когда головка вошла в неё, а затем замер, мышцы дрожали.
Мы просто смотрели на невероятное зрелище, происходящее внизу: я внутри неё, пастор, вкусивший запретный плод и едва сдерживающий себя от полного его поглощения.
— Какие ощущения? — прошептала она.
— Это чувствуется… — в этот момент мой голос был скорее вздохом. — Это чувствуется словно небеса.
Она была такой тугой, её щёлка сжимала кончик моего члена, и не было никаких слов, чтобы описать, насколько она была влажной, что её скользкая кожа делала со мной, потому что всё это перевернуло моё сознание и мою душу, моё будущее и мою жизнь. Это было ощущение первобытности и примитивности, такое восхитительное, что я был готов убить ради него и убил бы любого прямо сейчас, если бы это означало, что мой член будет внутри этой женщины снова.
Полтора дюйма (прим.: 3,8 см) проклятья, и всё, о чём я мог думать, так это о том, как погрузиться глубже в этот ад.
Она немного подалась навстречу, наверное, не в силах сдержать себя, жадный ягнёнок, и я схватил её за шею, мои ноги дрожали от усилий, чтобы не кончить из-за такого лёгкого движения.
— Оставайся, мать твою, неподвижной, или я кончу раньше, чем хотелось бы, и если это произойдёт, я буду вынужден разложить тебя на своих коленях и шлёпать твою попку, пока ты не научишься слушаться, — сказал я строго.