Это было всё, в чём я нуждался. Я поцеловал её в затылок, а затем выпрямился, чтобы снова шлёпнуть её по попке, сразу после чего растёр отпечаток для успокоения пылающей кожи.
— Встань и развернись, — приказал я, и она тотчас исполнила.
Одного взгляда на её лицо было достаточно, чтобы кончить, ибо она выглядела так, словно была готова сделать что угодно — что угодно — лишь бы быть оттраханной, и в моей голове было много идей того, чего бы мне хотелось сотворить с ней.
Но сначала.
Я развязал её запястья, поцеловав неглубокие бороздки, оставленные верёвкой, а затем потянулся к ней и расстегнул платье. Оно упало к её ногам, оставив Поппи абсолютно голой, за исключением её шпилек. Я минуту глазел на неё: на созревшие слезинки её грудей, достаточно больших, чтобы их сжать, и достаточно маленьких, чтобы поддерживать свою форму. На её гибкий живот, худенький и мягкий, немного округлый; на такие бёдра, в которые можно впиться своими пальцами. На обнажённый треугольник её киски — совершенно гладкой — и на неотразимый изгиб её попки.
— Я только сейчас поняла, что ты без… — она указала на своё горло.
— Выходной день, — мой голос был хриплее, чем я ожидал.
Я завёл руку за свою шею и захватил ткань футболки, через голову стаскивая ту со своего тела и наслаждаясь тем, как губы Поппи приоткрылись, а рука скользнула ко рту, пока она пялилась на меня. Я расстегнул ремень, протащил кожу через петли моих джинсов и бросил его на пол. Затем скинул туфли и снял джинсы.
Обычно я любил оставаться хотя бы частично одетым во время секса, но мне хотелось преподнести ей это — мою наготу — в качестве подарка. И хоть это и эгоистично, но я желал чувствовать каждый дюйм её кожи на своей. Это мой первый трах за три года, и я ничего не собирался упускать.
— Иди сюда, — произнёс я. — Становись на колени.
Она исполнила приказ, встав передо мной на колени, скрестила позади себя лодыжки, тем самым дразня меня этими каблуками, и теперь мне стало слышно её дыхание.
— Сними их, — сказал я, указывая подбородком вниз на свои чёрные боксёры-брифы (прим.: представляют собой обтягивающие трусы в виде шортов, гибрид трусов-боксёров (англ. boxer shorts) и трусов-брифов (англ. briefs)).
Поппи повиновалась, нетерпеливо сдёргивая их с моих бёдер, а я застонал, когда моя эрекция наконец-то оказалась на свободе. Она прижала мягкие красные губы к шелковистой коже моего члена.
— Дай мне пососать тебя, — выдохнула она. — Дай мне заставить тебя почувствовать себя лучше.
Я приложил свой большой палец к её губам, провёл им вдоль нижней из них, оттянув ту вниз, чтобы открыть шире её рот.
— Сиди спокойно, — приказал ей, а затем направил свой ствол в её ждущие уста.
Святое дерьмо.
Святое дерьмо, это чувствуется так хорошо.
Такое происходило только в субботу, но я уже забыл, что рот этой женщины похож на кусочек неба, тёплый и влажный, с этим щёлкающим, порхающим язычком, танцевавшем вдоль нижней части моего члена.
Я запустил руки в её волосы, портя любую прелестную укладку, бывшую у неё, и медленно потянул назад, смакуя каждую секунду того, как её губы и язык целовались с моей кожей. Затем я скользнул внутрь снова, но на этот раз не так мягко, мой взгляд метался от её губ к каблукам, к её руке, кружившей на клиторе, пока я медленно трахал её ротик.
Она не сводила своих глаз с моих, вглядываясь в меня через длинные, тёмные ресницы, и я вспомнил обо всех тех моментах, когда они меня чертовски отвлекали, и о тех случаях, когда хотел её трахнуть (а затем отшлёпать её сладкую попку, от которой я был без ума).
Я усилил хватку в её волосах. Я хотел жёстче, хотел заставить её плакать, хотел вколачиваться в неё, пока не достиг бы точки, когда едва смогу сдерживаться, чтобы не выстрелить ей в горло.
— Готова? — прошептал ей, по-прежнему желая соблюдать осторожность и получать согласие. Но затем она раздражённо застонала, будто была недовольна тем, что я снова спрашивал. — Плохой ягнёнок, — сказал я и грубо вонзился в её рот.
Было слышно, что она начала задыхаться, когда мой член достиг задней части её горла, но я дал ей всего минуту до того, как начал толкаться снова и снова. Я знал, что длиннее и толще большинства мужчин и что меня сложнее принять, но не собирался давать ей поблажку, только если она сама не попросит об этом, не после того выпада.
— Тебе нравится быть плохой? Тебе нравится, когда я тебя наказываю?
Ей удалось кивнуть, её слезящиеся глаза смотрели на меня в этом искреннем, отрешённом порыве, и я знал, что это правда.
Клянусь.
— Ты сводишь меня с ума.
Она улыбнулась вокруг моего члена, и, блядь, я должен быть прощён за все эти грехи, потому что Святой Петр сам бы не смог отвергнуть такую женщины. Я ещё несколько раз толкнулся в её рот до тех пор, пока не почувствовал хорошо знакомый узел в животе, но затем я вытащил свой ствол, моё дыхание было рваным от усилий, потребовавшихся мне, чтобы не кончить на её прекрасное лицо.