Горячие брызги ощущались как небеса на моих воспалённых мышцах, потом рядом оказалась Поппи, и было ещё что-то с ароматом чистоты на мочалке; на какое-то время всё сосредоточилось на свежем запахе мыла, массаже мочалкой и мягком потоке воды, тёплом и утешительном. Когда она поставила меня на колени, чтобы помыть мне волосы, я без вопросов опустился на пол, прижимаясь лицом к её животу и одновременно гадая, существует ли слово для кожи, означающее больше, чем податливая, мягкая и сексуальная, — слово, объединяющее все эти качества в одно.
Я закрыл глаза и застонал, в то время как она массировала мне кожу головы, её пальцы создавали такое давление, которое и расслабляло, и стимулировало. Я сдвинул своё лицо и с мольбой поцеловал её пупок. Молил, однако, о том, чего не знал.
Но я точно знал, что впервые за двадцать четыре часа не был охвачен шквалом эмоций, не тяготился виной и не наказывал себя. Я был с Поппи, и её киска находилась совсем близко к моему рту, поэтому я наклонился и поцеловал вершинку её клитора, чувствуя дрожь под губами.
Но она упёрлась ладонями в мои плечи и оттолкнула меня от себя.
— Нет, пока я не позабочусь о тебе, — заявила она, смывая шампунь с моих волос.
Затем она оставила меня на том же месте, купаясь сама. Поппи не пыталась устроить шоу, не старалась быть соблазнительной, но до сих пор это была одна из самых сексуальных сцен, которую я когда-либо наблюдал: как её соски скользили между пальцами, пока она намыливала свою грудь; как пена струилась по её животу, а после стекала к её щёлке и бёдрам; как вода лилась по плавным полушариям её задницы, пока она, откинув голову назад, стояла под душем.
Когда Поппи выключила воду, мой член уже стал твёрдым как грёбаный камень, и я поймал её на том, как она краем глаза рассматривала мою эрекцию, глядя на меня с таким голодом, что мне захотелось взять её прямо на полу ванной.
Но ещё я протрезвел (не так уж и сильно) и понял, каким подонком был с ней в подвале, а также осознал, насколько не заслуживал такого ласкового обращения, каким она одаривала меня сейчас. Поэтому я не стал никого брать, просто вытерся и позволил оттащить себя к кровати.
— Ложись, — сказала она. — И засыпай.
Она не останется со мной? Блядь.
— Поппи, прости меня. Я не знаю…
— Что на тебя нашло? — закончила она за меня. — Судя по всему, полбутылки скотча. Но, — и тут Поппи опустила глаза, — думаю, я заслужила это.
— Нет, — произнёс я решительно, ну, не очень решительно, потому что теперь, устроившись на подушке, понял, что комната вращается вокруг меня. — Ты ничего подобного не заслуживаешь. Мне сейчас так стыдно за себя, я не стою того, чтобы ты даже находилась здесь. Тебе нужно уйти.
— Я не уйду, — ответила она с той же твёрдостью, которую я был не в состоянии проявить. — Тебе следует вздремнуть, а я почитаю книгу. Когда проснёшься, у меня найдётся способ, которым ты загладишь свою вину. Ладно?
— Ладно, — прошептал я, будучи неуверенным, заслуживаю ли того или нет.
Но ещё мне хотелось, чтобы она знала, почему я был таким ослом, почему вёл себя, как феноменальный ублюдок. То было глупое человеческое желание найти оправдание своим действиям: словно мне можно будет стереть все ошибки, как только она узнает мои причины.
Как тот, кто профессионально выслушивал рассказы о людских проступках и об их причинах, я должен был придумать что-нибудь получше. Но я был в отчаянии из-за того, что Поппи не испытывала ко мне лютой ненависти, и да, возможно, существовала крошечная часть меня, которая тоже хотела свалить с больной головы на здоровую, потому что — давайте смотреть правде в глаза — она провела ночь со Стерлингом, а затем заявилась сюда в своём вчерашнем великолепии, и как я, мать вашу, должен был реагировать?
— Я знаю: прошлой ночью ты была с ним, — выпалил я и затаил дыхание, страшась, что она подтвердит это, но куда больше страшась того, что попытается отрицать.
Но Поппи не сделала ничего подобного. Вместо этого она вздохнула и натянула одеяло до моей груди.
— Мне известно, что ты знаешь, — произнесла она. — Стерлинг рассказал об отправленном тебе фото, — затем отвела взгляд: — Я чертовски сильно ненавижу его.
Это слегка воодушевило меня. Может, прошлой ночью, в конце концов, вовсе не было секса. Может, всё это не было продуманной прелюдией к тому, чтобы сказать мне об уходе Поппи к Стерлингу.
— Я не трахалась с ним, Тайлер, — заметив мой взгляд, сказала она.
И я поверил ей. Возможно, дело было в её откровенности и честности. Возможно, в её широко распахнутых и невинных глазах. Или, может, это было нечто более эфемерное: духовная связь, знающая, что её слова искренние.