— Тайлер… — обратился епископ, — я не хочу отстранять тебя от службы.
Смысл его слов был ясен. Он хотел, чтобы я ушёл сам. «Таким образом в прессе будет меньше грязи», — подумал я. Раскаивающийся пастор, по своей воле отрёкшийся от сана, выглядит куда лучше, чем пастор с сексуальными извращениями, которого вынуждены были уволить.
— Для меня есть только два выхода? Уйти самому или быть изгнанным?
— Полагаю, что… если отношения закончились…
— Так и есть.
— …должно быть наказание и, конечно, переезд…
Я ожидал этого, но подтверждение опустошило меня. Я должен был переехать. Новый приход, новые лица — всё новое, тогда как старый приход погрязнет в тумане слухов о моих грехах. Независимо от причин, независимо от того, пройдёт ли всё остальное идеально, я всё равно потерял это. Мой приход. Моих прихожан.
Моя вина.
— …и даже тогда я не знаю, что скажет кардинал, Тайлер, — епископ казался уставшим, но было что-то ещё — нежность. Она слышалась глубоко в его голосе. Он любил меня, и это заставляло меня почувствовать более глубокий стыд и сожаление во время разговора с ним. — Если ты действительно хочешь остаться в духовенстве, значит, мы проясним наши дальнейшие действия.
Я не чувствовал облегчения, возможно, потому, что до сих пор был настолько не уверен в своём желании, но произнёс:
— Спасибо вам.
Так или иначе, я знал, какой огромный пиздец устроил для епархии, и даже мысли о том, чтобы остаться в духовенстве, могли усугубить его.
— Поговорим завтра вечером, — сказал епископ. — До тех пор не общайся с прессой и даже не выходи в интернет. Нет смысла всё усложнять, пока мы не узнаем наверняка, как действовать дальше.
Мы попрощались и отключились, затем я осушил свой стакан с виски и провалился в глубокий сон без сновидений на жёстком и неудобном диване Джордана.
ГЛАВА 23.
Ранним утром следующего дня я отправился на мессу Джордана, которая была значительно лучше моих собственных. Как только проснулся, я позвонил Милли, дабы объяснить ей, где нахожусь и как со мной связаться. Милли, бродившая по реддиту и тамблеру (прим.: служба микроблогов, включающая в себя множество картинок, статей, видео и gif-изображений по разным тематикам и позволяющая пользователям публиковать посты в их тамблелог) даже больше меня, уже знала о фото, но не сказала «я же тебе говорила» и не была переполнена ненавистью, поэтому я надеялся, что она простит меня в своём собственном причудливом стиле. Также она вызвалась повесить табличку на дверь, гласившую, что рабочие часы и будние мессы временно приостановлены; и теперь, позаботившись о своих церковных делах, я мог сосредоточиться на настоящем.
И всё равно я не удержался.
— Ты видела Поппи? — спросил я, прежде чем мы попрощались, и буквально возненавидел себя за это.
Милли, казалось, всё поняла.
— Нет. На самом деле, её машину не видно на подъездной дорожке с прошлой ночи.
— Хорошо, — произнёс я тягостно и устало, не понимая, какое чувство испытываю после этой новости. Но я знал наверняка: оно не улучшило ощущение того, что на месте, где должно быть моё сердце, гигантский кратер.
— Отец, пожалуйста, береги себя. Несмотря ни на что, прихожане тебя любят, — сказала она, и мне так хотелось, чтобы эти слова оказались правдой, но как они могли любить меня после того, как я всё разрушил?
***
После мессы я остался в храме. Церковь Джордана была старинной — ей более ста лет — и состояла практически полностью из камня и витражей. Ни вытоптанного красного ковра, ни искусственной деревянной облицовки. Она казалась настоящим храмом, древним и гулким, местом, где незримой дымкой, искрящейся среди балок, парит Святой Дух.
Поппи бы здесь понравилось.
Я был неуверенным и опустошённым после пролитых прошлой ночью слёз, словно моя душа вытекла из меня вместе с солёными каплями. Я должен был встать на колени, понимал, что обязан стоять на коленях, закрыв глаза и склонив голову, но вместо этого я лежал на одной из скамеек. Она была сделана из жёсткой древесины, твёрдой и холодной, но у меня не было сил держаться на ногах ни секундой больше, поэтому я остался на ней и смотрел невидящим взглядом на спинку скамьи передо мной, где хранились служебники, карточки посещаемости и маленькие затупившиеся карандаши.
«Господи, скажи, что же мне делать».
Полагаю, часть меня надеялась, что я проснусь и всё это окажется кошмаром, каким-то наваждением, посланным, чтобы испытать мою веру, но нет, этого не случилось. Я действительно вчера застал Поппи и Стерлинга. Я на самом деле влюбился, просто чтобы оказаться по уши в дерьме (благодаря той самой женщине, на которой хотел жениться).