Пока Наташка мучилась с жеребёнком, остальные женщины передали своих телят пастухам, (в большинстве случаев это были их собственные мужья), почистили загоны и отправились домой. А вот ей предстоял… первый выгон скота. Пастуха у неё не было. Лошадь использовать по такой жаре было жалко: та уже с утра намучилась. Поэтому Вербу она привязала пастись на полянке неподалёку от кустов перед базой, где невидимо бродили существа под названием «туберкулёзные телята». Об их судьбе тоже надо было срочно подумать…
А сама Наташка отправилась со здоровыми чумазыми красавчиками на ближайшее пастбище.
Бычки и тёлочки очень обрадовались обретённой свободе. Весело задирая хвосты и словно целиком вздыбливаясь, они сначала принялись носиться по полю, а потом вдруг помчались к леску. И их можно было понять: пастбище к июлю уже было никакое не пастбище: жара и сами телята почти полностью уничтожили на нём траву. Да и под набиравшим силу солнцем пастись им было совсем не приятно. А вот лесная тень манила, и трава в лесу была не в пример выше. Но как потом всю эту шумную компанию выманить обратно из леса и всех досчитаться? Прежде Наташка пасла только свою корову-гулёну, не желавшую пастись в общем сельском стаде. Кстати, её и одну-то порой догнать было ой, как непросто, — а тут такой горох — и весь врассыпную.
Однако к вечеру все телята были в загоне. Каждому было роздано положенное мучное довольствие, полученное в мешках ещё утром. Поярки уже расходились по домам, закончив вечернюю часть дел, и смеялись в сторонку от Наташки над старательной, но бестолковой девчонкой. А какой ещё надо быть, чтобы согласиться взять уже загубленную группу телят?
Наверное, вам, дорогие мои читатели, непонятно, в чём тут дело? Если интересно, я объясню.
В чём смысл работы поярки и пастуха? Летом они представляют собой одну команду, делающую общее дело. Все такие пары включены в социалистическое соревнование, по итогам которого осенью руководство колхоза будет давать премии и ценные подарки. Почти единственная мера этого конкурса — ежемесячный привес. Чтобы его определить, раз в месяц считают всех телят в «гурте» — стаде из 40-50 телят, закреплённых за каждой парой работников. Потом бычков и тёлочек по очереди взвешивают. Считают общий вес. Делят общий вес на количество телят. В конце рассчётов отнимают от получившейся цифры результаты прошлого месяца: вот вам и тот самый ежемесячный привес в среднем значении на всё стадо. Его ещё и опубликуют в районной газете в сводной таблице привесов по всем колхозам! А ещё качество работы поярки и пастуха измеряется отсутствием падежа телят в стаде…
«Школьному» гурту и так скоро предстоит значительное «списание» умирающих туберкулёзных телят; да ещё и те, которые пока здоровы, не дали почти никакого привеса за прошлый месяц. Пока за ними «ухаживали» два молодых лентяя.
Наташка видела косые улыбочки опытных поярок, и ей было очень обидно. К этому моменту она устала от всей своей беготни за телятами так, что просто с ног валилась. Хотелось самой пожалеть себя и поплакать, но где-то рядом, в кустах, ещё оставались те, кому было гораздо хуже, чем ей…
Кто-то из поярок утром сказал ей, что заразиться туберкулёзом от больных телят людям невозможно, опасны они только для своих товарищей. И чуть позже у девочки созрел план: ведь соседний со «школьным» стадом загончик пустовал! Доброе начальство, пожав плечами, разрешило его занять под… «санаторий» для больных телят! И девчонка полезла в кусты шиповника вылавливать «пациентов».
Не верилось, что эти иссохшие большеглазые малыши — того же возраста, что и остальные телята в её группе. Были они низкого роста, бледного ворса… Если посмотреть на них сверху — выглядели как жёлтенькая доска шириной в узкую Наташкину ладонь. Бочков у них совсем не было; рёбра словно ввалились внутрь тела, но при этом торчали, жутко, не по-живому выпирая прямо сквозь кожу и жидкую шёрстку. Но всё же они были ещё живы: все семеро малышей, которые значились в её списке. Впрочем, жизненный интерес у них остался один-единственный: они сосали друг у друга ушки. Сосали и всё, что попадёт им в рот... и в этой их первородной жажде открывалась надежда на спасение. Есть они не желали, от питья тоже отказывались, но с попавшими в рот пальчиками Наташки расставаться не хотели ни в какую! И только так им оказалось возможно выпоить разведённую в воде муку.