— Нойя знают, как опасен огонь, медовая, мы же так любим на него смотреть. Ну вот, еще глоточек, да-да-да? Еще тебе нужно выпить сладкого чаю, лучше с печеньем… какие погибшие, сладкая?
Из погибших — один вольерный и один посетитель, это точно, у остальных раны, но за помощью уже послали в город, а пока что вольерные и посетители перевязывают друг друга. Из зверей — погибли две койны, гарпия, яприль, несколько шнырков, точнее пока не определить.
— Мел ищет следы, — вполголоса добавляет Аманда, передавая Хаате очередное снадобье. — А господин Гэтланд скоро явится сюда лично. Он же мне оплатит мои зелья, да-да-да? Полгода работы, такие ценные компоненты, не говоря уж о крови и органах животных…
Гриз уходит, слыша восторженный щебет Аманды: «О, теперь мне совсем не страшно, здесь наша защита, ты же расскажешь мне о твоих подвигах, сладенький?»
Кейн Далли вытирает слегка дрожащей рукой копоть с лица и ухмыляется, уверяя, что рассказов тут — на вечер и ночь. Гриз не берёт его с собой — пусть себе поболтает с Амандой и приведет в порядок тех, кого удалось спасти. Обостренное чутьё шепчет: опасности больше нет, тут уже всё спокойно, тут уже… всё.
Мел налетает на неё в центре бывшего зверинца. Вихрем — встрепанным, черным, к груди прижат мелкий огненный лисенок, постанывающий — сломана лапка.
— Грызи, какого черта? Живодер пёрся куда-то довольный, как шнырок в кадушке масла — он что, снова убил?!
Гриз кивает и пытается заставить землю не кружиться так перед ней. Мел со свистом втягивает воздух сквозь зубы.
— Кого он? Йенха?
Гриз не успевает ещё кивнуть, а Мел обращается в изваяние ярости: неподвижная, губы закушены, в глазах огонь, грудь вздымается всё чаще…
— С-скотина, тварь, прибью мерзавца… хоть не у тебя на глазах опять?
Мел вглядывается в нее и бледнеет, и Гриз понимает запоздало, как выглядит сейчас: копоть на лице, кровь на руках, воспаленные глаза, в которых еще слишком много смерти.
— Когда ты была в единении? Да этот… Погоди, держи.
Пихает ей в руки теплый, дрожащий комок меха. Лисенок тихо поскуливает, пока Гриз гладит его. Липкий ком в груди распадается на слова.
— Я держала его. Йенха. Держала, но там… то, что там было… мне могло не хватить сил.
Особенно если бы я всё-таки… нет, не думать, нельзя об этом сейчас думать…
— Ты что, его еще и оправдываешь?! После того, как Палач опять — на единстве… Может, еще и в «теле» его опять оставишь, чтобы он завтра снова…
— Мел. Хватит.
— Кой чёрт хватит?! Урод убивает направо-налево, плевать хотел на твои приказы, да какого ж… нет, я договорю — он же нарочно творит это у тебя на глазах, у него ж восторг на роже, когда ты не успеваешь его остановить, и ты мне говоришь — хватит?! А с ним с какого-то черта еще нянькаешься, да в вир болотный, не собираюсь я молчать, что ты с ним сделаешь за то, что он сегодня вытворил — пальчиком погрозишь и штраф наложишь?!
Лисёнок тычется сухим, горячим носом в ладонь, испуганно вздыхает. Гриз молчит. Сжав губы и отведя в сторону взгляд. Ей нечем ответить на эти упреки, Мел не хуже неё знает: насколько мало у главы «ковчежников» рычагов давления на Рихарда Нэйша. Не особенно нуждающегося в деньгах, совсем не нуждающегося в чужом одобрении. И выходящего один на один с разъяренными виверниями.
И они уже сотню раз играли в спор, который начинается с «Какого ж вира ты его держишь в питомнике?!» Все аргументы, вроде: «А ты сама будешь устранять людоедов?», «Нэйш — четвертый «клык» за пять лет, и только он один сумел так долго продержаться, два трупа и один калека — и сколько будет, когда он уйдет?» — все они выслушаны. И признаны слабыми. Много раз раскололись о каждую новую смерть от рук Нэйша.
— Иногда мне кажется, — выпаливает Мел, зло сузив глаза, — что тебе плевать на то, что он творит. Или что тебе это, чего доброго, нравится.
В тишине, которая наступает затем слышатся только постанывания лисенка. Гриз мягко укачивает его на руках — теплого, легкого, по шерсти пробегают почти незаметные, тусклые искры…
— Ну? — голос — сухой и мертвый, как обгоревшие деревья. — Я уже поняла, что бесполезно просить тебя останавливаться, так что давай, добивай. Десяти минут тебе хватит? А потом выкладывай, что нарыла по осмотру питомника.
Мел стоит смущенная, упрямая и несчастная. Трёт шрам на виске, ерошит волосы — она, конечно, неудержима в праведном гневе, но не настолько, чтобы не понять, что хватила лишку.
— Добивать — это у твоего обожаемого устранителя, — огрызается вяло, — Грызи, черти водные, смотреть не могу, что он с тобой творит, ты ж каждый раз после его выходок… — осекается, машет рукой, берет деловой тон Следопыта. — По питомнику — следов не найти, запахов не разберешь — все перемешано. Вряд ли найдем — кто это сделал, разве что опросить вольерных, посетителей потом. Но яд одновременно не действует, а тут проняло сразу всех, в одно время. Симптомы одни: бешенство и желание крушить. Давай-ка пошли, чего покажу…
Они вместе обходят несколько клеток, и Мел показывает и рассказывает: первым делом животные кинулись биться в преграды. Единороги и яприли разнесли загоны, игольчатники оказались на свободе потом.
— Ты ж говорила — клетки хлипкие, еще в позапрошлый раз, так не послушали ж. Дальше. Друг друга они тоже ранили, а так-то старались людей сожрать… Потом начали громить просто всё, видишь?
Потоптанный и разнесенный склад с продуктами. Пух вздымается над руинами, оставшимися от клеток с птицами. Повсюду щепки, гарь, клочки грязной соломы, кровь…
— Громили без мозгов, то есть, без цели. То есть, они не хотели сожрать, скажем, вольерных…
— Поняла.
Они просто хотели крови. Алый смех, который жил внутри них, приказывал: пролей, пролей как можно больше, давай…
— Старший вольерный замкнул защиту, так они начали лупиться в неё. Думали выбраться.
Гриз останавливается, тихо покачивая лисенка на руках. Поворачивает голову и смотрит в ту сторону, где расположена Тарранта — маленький приморский городок, ветер доносит шум и отдаленные звуки моря…
До города, где по узким улочкам шастают смуглые мальчишки, где всё пропахло рыбой и волнами — слишком уж недалеко.
— Ну, — хмыкает Мел, — вольерный помер, но он так-то молодцом. Если б вырвались… И повезло нам еще, что алапарды были как раз в надежных клетках. Не пробились, а то был бы второй Энкер.
Энкер. Город, где два алапарда двадцать пять лет назад устроили кровавое побоище. Остановленное лишь чудесным явлением — Ребёнком Энкера, Чудом Энкера, которое…
— Конфетка уже сказала тебе, что обычное снотворное не взяло? Лупили парализующим, да она потом некрозелье применила. Короче. Такого я раньше не видела, но если всё собрать вместе — думаю, ты уже знаешь, что это было.
Гриз тихо кивает — знаю, да. Слышала там, за алым коконом нитей…
— Есть доказательства?
— Похоже на то. Вот, смотри. Всё, что осталось.
Это стена, которая сохранилась от загона единорогов. Иссеченные копытами бревна. В стене зияет пролом, откуда вырывались обезумевшие животные.
Стена обижена и оттого плачет ало-черными каплями, кажется — давно убитое дерево истекает душистой смолой…
Только это не смола. Это кровь.
Кровь загустела, запеклась под солнцем на досках. Каплями стекла вниз, окропила землю.
Гриз отдаёт лисёнка Мел, мимоходом коснувшись его сознания: «Спи, мы вместе, всё будет хорошо». Подходит к загону, садится на корточки, протягивает руку. Осторожно притрагивается к алым каплям, растирает, пачкая ладонь, будто стараясь уловить чей-то след или понять какую-то причину…
— Оно? — спрашивает Мел за спиной.
Гриз наклоняет голову утвердительно. И потом долго еще остается неподвижной — только глядит не на доски в крови, а на собственную ладонь.
Поперек ладони проложены, змеятся заросшие рубцы от лезвия.