Она вышла из ванной; транзистор по-прежнему надрывался. Ей не хотелось сидеть в гостиной — там хочешь не хочешь, а придется слушать этот рев. Она поднялась в спальню, предвкушая тамошнюю прохладу, тишину.
— Куда? — заорала девчонка, когда миссис Молби открыла дверь в спальню.
— А ну вали отсюда, ребята, по-быстрому, — скомандовал рыжий.
Они лежали в постели. Их вещи были расшвыряны по полу. По комнате носились попугайчики. Над одеялом торчали голые мальчишеские плечи, затылок. Из-за парнишкиного плеча высунулось девчушкино лицо. Она вытаращилась на миссис Молби.
— Это не они, — шепнула она пареньку. — Это та бабка.
— Здорово, хозяйка, — повернул голову паренек.
Из кухни по-прежнему доносился оглушительный рев транзистора.
— Не сердитесь, — сказала девчушка.
— Зачем они здесь? Зачем вы выпустили птиц? Да как вы смеете, да что вы себе позволяете?
— Организм свое требует, — объяснила девчушка.
Попугайчики, примостившись на трюмо, озирали комнату глазами-бусинками.
— Обалденные у вас птички, — сказал парнишка.
Миссис Молби пошла прямо по их вещам. Попугайчики не тронулись с места. Когда она их брата, они затрепыхались, но вырываться — не вырывались. С птицами в руках она направилась к двери.
— Да как вы смеете? — обратилась она к парочке в постели, но голос ее чуть не сразу пресекся. Опустился до неразличимого шепота, и ей снова пришло в голову: не может такого случиться, чтобы такое случилось… Она снова словно со стороны увидала, как, вся поникшая, стоит с попугайчиками в руках.
Уже в гостиной она расплакалась. Посадила попугайчиков в клетку, устроилась в кресле у окна, выходящего на Агнес-стрит. Светило солнце, она ощущала его тепло, но — вот поди ж ты — не ощущала от него радости. Она расплакалась, потому что ей стало гадко, когда она обнаружила в своей постели паренька с девчушкой. Картины в спальне стояли у нее перед глазами. Тяжелые, черные, из тусклой — чисть не чисть, не заблестят — кожи парнишкины ботинки. Зеленые, на высоченной платформе и высоченных же каблуках девчушкины туфли. Нижнее белье: девчушкино — малиновое, парнишкино — заношенное. Противный запах пота.
Миссис Молби ждала, голова у нее начала побаливать. Она вытерла слезы — промокнула глаза и щеки платком. По Агнес-стрит сновали велосипедисты: девчонки с политурной фабрики, парни с кирпичного завода ехали домой обедать. Из зеленной выходили покупатели, кто с корзинками, откуда выглядывали порей и капуста, кто с бумажными пакетами. От одного вида Агнес-стрит у нее сразу стало легче на душе, хотя голова болела все сильнее. К ней возвращались спокойствие, самообладание.
— Не сердитесь, — повторила девчушка — она внезапно ворвалась в гостиную, колыхаясь на своих громоздких туфлях, — кабы знать, что вы придете…
Миссис Молби попыталась улыбнуться девчушке, но не смогла. И вместо этого кивнула.
— Птичек это не мы, другие ребята выпустили, — сказала она. — Просто так — шутки ради.
Миссис Молби снова кивнула. Что за шутки — выпустить попугаев из клетки, подумала она, но ничего не сказала.
— Сейчас пойдем все докрасим, — сказала девчушка. — Вы уж не сердитесь, если что не так.
Она ушла, и миссис Молби снова стала смотреть на Агнес-стрит. Девчушка явно не то сказала: не докрасим, а смоем краску. Она спустилась в гостиную извиниться прямо из спальни, не заходя на кухню, и мальчишки не успели сообщить ей, что покрасили кухню по ошибке. Когда они уйдут, сказала себе миссис Молби, она откроет настежь окно в спальне, и запах пота выветрится. А постельное белье переменит.
Из кухни, перекрывая рев транзистора, доносился громкий гул голосов. Послышался раскат смеха, грохот, вслед за ним еще более громкий раскат смеха. Они завели песню, она слилась с песней, которую передавали по радио.