Ах да - у меня же есть адрес третьего члена их кладоискательской бригады - Бориса! В конце концов, они с Николенькой вместе работали, может, он что-нибудь знает?
Борис жил далеко, практически не в Москве, да еще не имел телефона.
Как я выяснил, к нему нужно ехать на электричке минут тридцать пять с Курского вокзала, да потом еще топать пешочком через лес минут пятнадцать. Все эти подробности я узнал по телефону у своей дальней родственницы, коренной москвички, которая знала столицу и область вдоль и поперек.
Следующим утром я трясся в полупустом вагоне электрички, наблюдая проплывающий за грязным окном безрадостный пейзаж восточных окраин Москвы.
Борис жил в старом, но достаточно крепком доме километрах в двух от станции. Чахлые астры, приготовившиеся к неизбежной смерти от холода, все-таки оживляли небольшой палисадник, засыпанный ярко-желтыми кленовыми листьями. Разлапистая телевизионная антенна, вознесенная на деревянном шесте в поднебесные выси, напоминала какой-то языческий символ. Словом, передо мной стоял типичный русский деревенский дом, построенный, наверное, еще в довоенное время.
На мой стук сперва вышла невысокая, крепкая женщина средних лет, видимо, хозяйка, но, узнав, что мне нужен Борис, скрылась в доме, раздался ее голос: «Брательник! Тут тебя кличут!». И минуту спустя на крыльце появился плечистый, светловолосый парень в безрукавке. С широкого, простого лица на меня внимательно, оценивающе смотрели голубые глаза.
Я взялся за ручку калитки:
- Здравствуйте! Я друг Николая, вы вместе были этим летом на Южном Урале. Мне надо с вами поговорить.
Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:
- Что-то случилось? Я кивнул.
- Заходите в дом, - Борис пропустил меня и запер дверь.
Мы сидели на опрятной, чистенькой кухоньке, в чашках остывал свежезаваренный чай. После моего рассказа Борис сгорбился, потух лицом, потом встал, достал из стенного шкафчика графин с водкой, налил мне и себе, поднял стакан:
- Помянем! Светлая память Николеньке!
Мы выпили не чокаясь, помолчали. Я выложил на стол тетради моего друга и письмо профессора. Тетради Борис лишь бегло пролистал, видимо, они были знакомы ему. Письмо, напротив, перечитал дважды, вздохнул:
- Видать, и профессор… Я спросил:
- Борис, как вы думаете, что они нашли? Я правильно понимаю, смерть Николеньки связана с этой находкой?
Он ответил очень уклончиво, как мне показалось:
- Не знаю… Мы, искатели, часто сталкиваемся с вещами, не укладывающимися в понятие нормы. Иногда вообще мистика какая-то бывает, иногда все объясняется достаточно просто… В любом случае мне надо посмотреть на эту коробку. Да, я понимаю, что Николенька предупреждал вас, но он тогда был в таком состоянии… Я, по крайней мере, специалист, вдруг там что-то действительно опасное, радиоактивное или ядовитое? Я возьму оборудование, кое-какие приборы… Николенька у нас в «Поиске» был единственным без образования, искатель Божьей милостью, как говорил профессор. В общем, он мог ошибаться по поводу содержимого коробки. Да, еще надо позвонить Надежде Михайловне, это жена профессора… И потом - если наша группа вытащила ЭТО на белый свет, то мне и расхлебывать! - Борис решительно хлопнул ладонью по столу.
Я не возражал, Борис предупредил сестру, хозяйку дома, что уезжает, и мы отправились обратно, в Москву.
Дорогой, пока мы шли через прозрачный осенний лес к железнодорожной платформе, Борис вкратце рассказал мне, чем они с Николенькой занимались последние годы.
Их группа сколотилась лет семь назад. Любители древностей, профессиональные археологи, которым не нашлось места в стремительно меняющейся жизни. И тогда они решили зарабатывать себе на кусок хлеба сами, при этом продолжая заниматься любимым делом. Среди них были разные люди - и откровенные хапуги, за лишнюю монетку готовые удавить родную мать, и такие, как профессор - рыцари науки, для которых археология была смыслом жизни. Свою группу они назвали «Поиск», а себя - искателями. Искателями в широком смысле этого слова - рыба ищет, где глубже, а человек… что лучше?
У них был свой кодекс профессиональной чести - не копать христианских могил, например, церковные реликвии, найденные в кладах, возвращать в храмы. И еще - они никогда не трогали огнестрельное оружие. «Это статья», - объяснил Борис.
Далеко не все находки продавались - раритеты, уникальные вещи, артефакты пополняли их общую частную коллекцию. Профессор вел картотеку, скрупулезно описывал, восстанавливал, изучал находки. Он создал свою систему ориентирования на местности, используя существующие топографические карты, так что любой холмик, камешек, ручеек потом можно было найти ночью с завязанными глазами.
Часто для поиска требовалось дорогое оборудование, инструменты, приборы. И тогда искатели ночи напролет сидели в архивах, отыскивая в документах двадцатых-тридцатых годов малейшие намеки, по которым потом в развалинах помещичьей усадьбы где-нибудь на Орловщине или Смоленщине безошибочно отыскивались килограммы николаевских золотых червонцев, статуэтки, часы и портсигары с вензелями давно расстрелянных тут или умерших там, за океаном, владельцев. На такие «левые», не имеющие исторической ценности находки, превращенные через сеть «своих» антикваров в денежные знаки, закупалось необходимое оборудование и снаряжение, на них жили члены группы, имелась даже своя «черная касса», так, на всякий случай. Все было отлажено, группа работала без сбоев.
Правда, иногда случались трагедии - за пять лет они потеряли несколько человек.
Один полез без страховки в каменные казематы Ровенского форта и разбился в подземной «волчьей яме». Другой заразился каким-то грибком при вскрытии древнего кургана в Ростовской области. Третий умер от рака, но приглашенная к постели умирающего ведунья-экстрасенс сказала, что это не онкология, просто на больного навела порчу какая-то древняя колдунья, вернее, ее дух, потревоженный искателем, и сделать тут уже ничего нельзя.
Еще был случай, когда на искателей, перевозивших находки от места раскопок в Москву, напали бандиты. Один из археологов тогда умер в больнице от травм…
Периодически все члены группы подхватывали разные кожные заразы, травились газами, но это не мешало им каждое лето выезжать в «поиск», или, как величественно выражался профессор, в «частные экспедиции».
За время существования группы было всякое - и наезды рэкетиров, и попытки сначала КГБ, а потом и ФСБ взять искателей под свой контроль, и стычки с «черным поиском», лихими ребятами без чести и совести, ищущими оружие и ценности на продажу в зонах боев и в братских могилах прошедшей войны. Однако ничего похожего на случай с Николенькой не было никогда. Кроме того, оставалось совершенно непонятно, куда девался профессор, отец-основатель «Поиска», и жив ли он вообще.
Пока мы с Борисом ждали электричку, пошел мокрый снег, одежда отяжелела, в ботинках вскоре захлюпало. В Москве погода была еще хуже, троллейбусы не ходили, под ногами вяло колыхался ледяной кисель.
Когда мы, наконец, добрались до родных стен моей «хрущобы», стемнело.
Борис первым делом набрал телефон Надежды Михайловны. Выяснить удалось немного: профессор был жив, но сильно пострадал - его завалили землей в том самом кургане, про который он так восторженно писал жене. Николенька откопал бездыханное тело, и сейчас профессор, пребывающий в коме, находился в реанимации Курганской областной больницы. Надежда Михайловна вылетела в Курган еще неделю назад, виделась там с Николенькой.
Все это Борису рассказал брат Надежды Михайловны, живший сейчас на квартире профессора. Борис коротко сообщил о гибели Николеньки и попросил пока ничего не говорить, если из Кургана будет звонить Надежда Михайловна, дабы лишний раз не расстраивать и без того получившую такой удар пожилую женщину.
Потом я передал Борису бумаги профессора, он быстро пробежал глазами по строкам, кивнул, и мы занялись коробкой. На кухонном столе, освобожденном от посуды, Борис разложил привезенные с собой инструменты - разные шпилечки, ножички, крючочки, рамочки, щипчики. Я принес таинственную коробку, прямо как ее оставил Николенька, завернутой в куртку.
- Это моя штормовка, - сказал Борис: - Я забыл ее, когда уезжал.