«Девяносто четыре – девяносто пять сантиметров, – тотчас же мысленно определил его рост Томазо Магараф. – Хоть сейчас в цирк».
– Господин Магараф? – спросил человек в халате тонким, но властным голоском, поднялся с тахты и пригласил Магарафа садиться.
Молодой человек, приведший его сюда, остался стоять в почтительной позе у дверей.
– Меня зовут Падреле, Аврелий Падреле. Будем знакомы, – сказал человечек в халате, не подавая, однако, руки. – Неужели вы так здорово выросли?
– С вашего позволения, именно так, – ответил Томазо.
– У вас, кажется, возникла потребность в пяти тысячах кентавров, – продолжал Аврелий Падреле без каких бы то ни было околичностей, – мой секретарь должен был сказать вам, что они могут быть в вашем распоряжении. Он это вам сказал?
– С вашего позволения, именно так, – ответил Томазо, – он мне даже показал чек.
– Он вам сообщил, на каких условиях этот чек будет вам вручен?
– Я счел наиболее подходящим, чтобы об этих условиях ему сообщили вы сами, господин Аврелий, – почтительно заявил молодой человек. – Господин Магараф выразил сомнение, не фальшивый ли это чек, и я привез его к вам, чтобы он убедился, что имеет дело с богатым человеком.
– С очень богатым человеком, – поправил его Падреле и вдруг, потеряв спокойствие, разразился сердитой тирадой: – Но на что мне мое богатство? Пить вино, запершись у себя в кабинете? Но от вина меня тошнит. Вы скажете: путешествовать? Но еще неизвестно, кто кого рассматривает, когда я разъезжаю по разным cтpaнам: я – туземцев или туземцы меня. То есть очень даже известно: за мною всегда ходят толпы зевак, как за какой-нибудь ученой обезьяной. Где бы я ни появлялся, все на меня глазеют. Я не хочу, чтобы на меня глазели! Я – Аврелий Падреле, я – совладелец фирмы «Братья Падреле и К°», и я сам хочу наслаждаться зрелищем чужого уродства. И, пожалуйста, не жалейте меня! У меня дрожь проходит по спине, когда меня жалеют. Я сам достаточно богат, чтобы позволить себе иногда пожалеть кого-нибудь. Это именно так, как я говорю, и, пожалуйста, не спорьте! – прокричал он в заключение, хотя никто и не думал с ним спорить.
На минуту в кабинете воцарилась тишина. Падреле немножко успокоился.
– Вам, вероятно, интересно узнать условия, на которых вам будет вручен чек? Пожалуйста! Вы должны мне сообщить, как вы выросли.
– Я затрудняюсь ответить на этот вопрос, – сказал Магараф. – Просто я вдруг стал расти…
– Не валяйте дурака! – снова стал кричать Падреле. – Так вдруг это не могло случиться. Я не ребенок, чтобы меня кормили такими сказками! Я прочитал уйму книг по этому вопросу. Не было еще ни одного невысокого человека (он избегал слова «лилипут»), который вырос бы, находясь в зрелом возрасте. Кроме вас, конечно. И если вам действительно нужны эти пять тысяч кентавров, вы мне обязательно скажете, как вы этого добились. Не скажете – сидите в тюрьме!
– Я затрудняюсь ответить вам на этот вопрос, – с расстановкой произнес тогда Томазо Магараф, кивнув на секретаря, и тот моментально выскользнул из кабинета: это был превосходно вышколенный секретарь.
А Томазо Магараф подсел поближе к господину Падреле и спросил очень тихо, чтобы его не могли подслушать из другой комнаты, обещает ли господин Падреле хранить тайну. Падреле поклялся памятью своего отца и памятью своей матери и своим счастьем. Тогда Магараф подумал и потребовал, чтобы Падреле обещал также, что он не будет поднимать никаких историй, если доктор, к которому он его пошлет, откажется помочь ему вырасти.
Падреле снова поклялся, и только тогда Магараф дал ему адрес доктора Попфа и, получив чек на пять тысяч кентавров, ушел.
Падреле, видимо, не любил откладывать дела в долгий ящик. Он вызвал секретаря и приказал приготовить все необходимое для отъезда.
– Только, смотрите, никому ни слова о том, куда я еду и зачем, – сказал он секретарю. – Даже моему брату. Пусть мое возвращение будет для него сюрпризом. Я надеюсь, вы будете настолько благоразумны, чтобы выполнить мою просьбу.
Последняя фраза была сказана тоном, не оставлявшим никакого сомнения, что секретарю придется весьма круто, если он проболтается.
Господин Примо Падреле был в это время на совещании директоров одной компании, о которой мы подробно расскажем несколько позже. Аврелий позвонил брату по телефону, сообщил ему, что уезжает недельки на три в прогулку по океанскому побережью, и пожелал ему здоровья и удач.
Было странно слышать в пискливом голоске младшего Падреле неожиданно теплые нотки. Его злое желтоватое личико вдруг стало ласковым и трогательно-простодушным. Примо Падреле был единственным существом, которое любил этот высокомерный и истерический человечек.