Ветродвигатель, должно быть, свалило. Остались аккумуляторы. Их энергию надо расходовать очень экономно. Сигнал бедствия — вот что надо передавать все время. Не подробное описание случившегося и не объяснения, а координаты поста и сигнал бедствия. И только. Круглые сутки, за исключением нескольких часов сна. Начиная с этой же минуты.
Радиосводки с поста «Предгорный» перестали поступать на станцию в конце сентября. Факт потребовал бы немедленных действий, если бы речь шла только об одном этом посте. Но молчали все пятнадцать. Быть может, люди на них исправно и аккуратно передавали в эфир полученную информацию, а может быть, их уже не было в живых. Никто не знал этого из-за радиобури.
Начальник станции Гуров через два дня после того как поступил последний сигнал, вызвал самолет и трех человек из спасательной команды. Облет постов начался.
Все были живы, все здоровы. Единодушно жаловались только на дьявольский треск в эфире, на недавнюю сильную метель.
— Она уже отшумела, — успокаивал Гуров. — Радиобуря — максимум деятельности Сверхновой — скоро тоже пойдет на убыль. Эфир очистится, и начнется наша прежняя прекрасная жизнь. Вы у меня молодцы, ребята!
Так Гуров облетел четырнадцать постов, подбодряя, объясняя и успокаивая. Оставался последний — самый дальний, самый глухой — пост Евгения Сыркина.
Самолет прошуршал лыжами по снегу и остановился. Спасатели выскочили. Летчик тоже вышел.
Все встали поодаль от самолета, чтобы ничто не мешало видеть оба берега в свете вращающегося прожектора.
Один берег крутой, другой пологий. На крутом чернеет незанесенный склон, на пологом — груда камней.
— Место я помню отлично, — проговорил Гуров. — Но здесь же совсем не то.
— Координаты точны, — отозвался летчик.
Помолчали, вглядываясь.
— Что-то поблескивает, — один из спасателей показал на самый верхний камень гряды. — Видите?
И вправду, всякий раз, когда луч скользил по тому месту, что-то загоралось, будто вылетало мгновенное пламя. Спасатели бросились бегом.
Краешек отполированной металлической лопасти торчал из снега.
— Ветродвигатель, — сказал подоспевший Гуров.
Лопаты застучали о камни, полетели комки грязного желто-серого снега. Камней становилось все больше и больше, некоторые приходилось откапывать руками. Расчистили вторую лопасть. Стали спускаться вниз. Такого еще в их практике не бывало. На всех других постах метеорологи, заслышав шум самолета, выбегали из домиков и мчались к месту посадки. Здесь встретили их молчаливые следы катастрофы…
— Лавина была, — Гуров вздохнул. — План поста дайте, пожалуйста.
Ему подали планшет. Он осветил его фонариком, приложил масштабную линейку.
— Пятнадцать метров прямо на восток — и встанем над крышкой люка.
Копали несколько часов. Светили два фонаря да самолетный прожектор. Настроение у всех было подавленное: мысль о зрелище, которое предстояло вот-вот увидеть, не радовала.
Евгений Сыркин не мог остаться в живых под такой грудой камней и снега. Допустим, его не раздавило. Но буря пронеслась две недели тому назад. За это время он должен был погибнуть от недостатка кислорода.
Спасатели продолжали работу, углубляя каменистую воронку. И когда фонари уже перестали освещать дно, послышались глухие удары снизу…
Все разместились в рабочей комнате. На обеденный стол поставили сразу оба фонаря. Евгений Сыркин вглядывался в лица товарищей, тряс руки. Он никак не мог опомниться.
— А я уж думал: все! Завещание написал! — он потряс над головой бумажкой. — Все изложил, как было. Для науки! Последние наблюдения вписал. И тут задыхаться начал. Сознание потерял. Очнулся — воздух чистый, свежий. Никогда не дышал таким — ни в лесу сосновом, ни на берегу морском.
— Любопытно. — Гуров сидел вполоборота на стуле, покачивал лохматой головой. Борода его терлась о воротник пальто. — О причине не задумывался?
— Должно быть, слой снега и камней неплотный. Где-то открылась течь воздуха.
— Не знаю, не знаю. Судя по всему, щелей не было.
— Давайте ужинать, — пригласил Евгений. — Вытащим стол на середину.
Он первым взялся за ножки стола, ему помогли. На освободившемся пространстве все увидели ящик с землей. Из него, распрямляясь, покачиваясь на длинных стебельках, поднимались необыкновенные цветы: с серебристыми широкими лепестками, со слегка вогнутыми, без остроугольной части листьями, напоминающими боковую поверхность цилиндра.