После смерти аббата многие в приходе негласно, как высокое духовное лицо с большим опытом, приняли Конрада за старшего, отчего большая часть обязанностей усопшего упала на плечи инквизитора. В ожидании ответа епископа и назначения нового аббата, Конрад волей-неволей принял эту нелёгкую ношу. Чему был рад в глубине души — хотя бы не приходилось думать о случившемся.
Несмотря на переполох, случай с мальчишкой не остался без внимания. Те, кто присутствовал тогда в камере, вынесли предположение, что инквизитор, в злости своей, наказал заключенного за грехи таким изощрённым способом. Тут же родилось множество историй о тайных садистских наклонностях Конрада. Братья перешёптывались за его спиной, а некоторые даже опасливо обходили стороной. Впрочем, сплетен и пересудов хватало, хоть сам комиссар, охваченный недобрыми мыслями, совсем не замечал перемен в отношении к своей персоне. Но больше всего говорили про диакона Доминика. Почему и за что он пошёл на этот шаг. Под страхом отлучения Конрад воспретил всякие разговоры об этом случае, опасаясь что весть дойдет до простого люда, и тогда придется решать другие проблемы. В отличие от диакона, аббата очень недолюбливал народ, а из всей этой истории может запросто сделать вывод, что свершилось правосудие божье. Допустить подобного было нельзя, для этого Комиссар прилагал все усилия.
Попытка поговорить с диаконом ни к чему не привела. Старик замкнулся и на все вопросы отвечал упорным молчанием и взглядом в пустоту. Применить пытки, до особого распоряжения, Конрад не решался. Так в суете мирской пролетели несколько дней, и однажды помощник инквизитора возвестил, что светские власти вынесли приговор по нескольким делам и сегодня состоится публичная казнь. С хороводом тяжелых мыслей в голове, и тревогой в сердце, Конрад в сопровождении своей комиссии отправился следить, как вершится светский суд.
Намеренно задержавшись в пути, Комиссар вступил на свой помост, когда казнь уже началась. Серые тучи, как и в предыдущий раз, вновь неторопливо плыли по небу, скрывая солнце, которое, будто не в силах смотреть на происходящее, охотно скрылось за ними. Невзрачная толпа колыхалась, гудя, словно стая потревоженных пчёл. Изредка раздавались оскорбительные выкрики в сторону приговорённых к казни, реже в них летели испорченные продукты и даже камни. Но угрожающий рык стражников, которым иногда перепадало, случайно или намеренно, быстро утихомирил самых ярых. Конечно, следовало позволить людям отвести душу на проклятых грешниках, но Конрада раздирали на части противоречия. Мало осознавая происходящее вокруг, с помощью брата Витольда он уселся на высокое резное кресло и, подперев кулаком подбородок, хмурясь, оглядел столбы.
— Комиссар, дозволите начинать? — учтиво шепнул ему брат Адгельм.
— Что?... А, да, конечно…
— Вы должны сделать благоволительный жест, комиссар, — краснея, с опаской косясь на инквизитора, снова шепнул молодой человек.
— Какой жест? — словно не понимая, о чём речь, переспросил Конрад.
Брат Адгельм закусил губу, и, оглянувшись на братьев в поиске поддержки, вымолвил хриплым голосом:
— Аббат Одо обычно осенял грешников крестом и словом поддерживал тех, кто вершил Божий суд.
— Достаточно будет креста, — ответил Комиссар, но, поднявшись ввысь, рука вдруг затряслась мелкой дрожью. Странная сила сковала его мышцы. Понимая, что все взоры обращены в его сторону, он с великим усилием чуть пошевелил ладонью, подав знак начинать казнь. Сил на святой крест не хватило, и рука плетью упала на его колени. Если бы он обернулся, то наверняка заметил бы недоумевающие взгляды своей комиссии и насмешливые улыбки представителей светского суда, но Конрад не мог. Всё его старческое тело охватил паралич. Толпа, город, всё вокруг вдруг исчезло, подернувшись серой дымкой, и лишь столбы с привязанными к ним людьми упорно не хотели исчезать. Мало того, Комиссару казалось что с каждым его вздохом они становились всё ближе. Во всех мелких подробностях видел он страшную муку на лицах тех, чьи конечности уже пожирало ревущее пламя. Уши заболели от пронзительных криков и воплей, в нос ударила волна смрада и горящей плоти.