— Еще четверть часа, и можно уходить — меня «срисовали»…
Алехандро усмехнулся, пригладив пышную шевелюру, дополненную знаменитой по фотографиям «компаньеро Фиделя» бородой. «Барбудос» как вошли в моду после кубинской революции, так и не вышли — вот только стали не только символом мятежных революционеров всех мастей, но и современных нигилистов, наплевавших с высокой колокольни на привитые обществом установки. Такими бывают и ученые, те всегда в эпатаже и с придурью изрядной, шляются по всему миру по своим научным или «около» таковых интересам. Именно роль одного из таких типажей он умело играл, полностью привыкнув за долгие годы к «личине» — нечесаный, с легким запахом перегара, в грязной рубашке навыпуск, с повязанным на шею красным платком. Камуфлированными штанами и берцами никого не удивишь — в таких тяжелых ботинках эта публика и таскается. За спиной рюкзачок, из-под верхнего клапана торчит край потемневшего от стирок полотенчика. Вот только если кто-то вытряхнет из него все содержимое, то изрядно удивится — необычные там для любого человека, проводящего свою никчемную жизнь в праздности и лени, и в бесконечных поисках удовольствия.
Нет, не «беретте» или швейцарскому армейскому ножу — пистолеты и холодное оружие как раз тут в большом ходу, ими все охотно пользуются, особенно близкие к криминалу люди. И небольшой туго набитый мешочек с двумя сотнями унций «презренного металла» — самородками и песком, тоже не вызовет даже у подозрительных «касадорес» особой озабоченности — в сельве и горах достаточно небольших приисков, где много десятилетий добывают золотишко помимо казны, не уплачивая при этом, понятное дело, никаких налогов. Пачки американских банкнот также в большом ходу, хотя гринго здесь никто не любит, даже их ставленники. Но «зеленые» деньги охотно берут — все же это самая устойчивая валюта, как сказал ему один из кубинских товарищей — «проверенная временем».
Насторожит другое — нет, не футболка с логотипом «команданте Че», те как раз в моде, а кое-какие предметы, которые он должен передать связнику, после чего послезавтра спокойно отправиться к «мосту дружбы», и перейти обратно на парагвайскую сторону. Но уже не под личиной, под своим настоящим именем — чуть ли не каждый год он посещал родню, которой было много. Какие могут быть «прятки», когда там чуть ли не каждая собака знает, где у него родная гасиенда.
Все дело в том, что его деду со всем семейством пришлось бежать в Венесуэлу в мрачные времена правления, не к ночи будь упомянутого генерала Стресснера — дон Альфредо очень не любил тех, чья точка зрения не совпадала с его собственными взглядами. И потому родился Алехандро на чужбине, которая стала его родиной, матерью, а не мачехой, как обычно в жизни и бывает. И служил своему отечеству истово и верно, особенно после того как в юности впервые встретился с «команданте» Уго Чавесом, который еще при жизни стал легендой…
— Да уж — «мост дружбы» хотя так и назвали, а решеточки установили крепкие — недолюбливают друг друга парагвайцы с бразильцами. И есть за что — память у народов крепкая, все помнят, чтобы политики бы не говорили на этот счет. Правильно русские молвят — мы не злопамятные, просто память на причиненное зло хорошая. Особенно в те моменты, когда у тебя половину населения в одночасье истребили…
Алехандро нахмурился, извлек из портсигара сигарету и закурил от зажигалки, упрятав ее в карман штанов. Хотя здесь такое поведение не поощрялось, могли и оштрафовать, если увидят. Но он стоял в гордом одиночестве, и мог это позволить, к тому же подкрепляя свой нынешний «образ» развязанными манерами талантливого аспиранта из «фавел», живущего не в ладах с законом, зато пользующего покровительством настоящих ученых.
Впрочем, таковым он сейчас и был, учитывая «публичное занятие», которое любил с детства — ведь недаром историю считают «матерью» всех наук, а Геродота первым из настоящих ученых, чтобы там не писали о строительстве пирамид и тайных знаниях египетских жрецов.