Когда их встречи стали более или менее регулярными, она сказала:
— У меня есть мальчик.
— А у меня девушка, — нашёлся Ислам. Его несёт, как будто бы подхватило бурным потоком, в висках стучит кровь и выпитый энергетик. — Давай их познакомим и отправим гулять?
Улыбается. Излучает лукавство, того и гляди из-под зачёсанных назад волос выглянут рожки.
— Бурная ночь?
— Что?
— Ну, ты так выглядишь. Как будто не спал всю ночь. Извини, конечно…
— Ничего. Я на самом деле ночь не спал. И да, она была бурной. Кувыркался с дискретной математикой. Кто там у нас автор?
— Малинков.
— Вот, с ним и кувыркался. Мужик! Такую дремучую муть написал…
— Сдал зачёт?
— С переменным. На уд.
Исламу не хочется сейчас говорить об учёбе. Над головой носятся тучи, иногда проливаясь дождём, а в просветы, там, где они истончаются до мимолётных облаков, проглядывает солнце. Странная погода, но Хасанову не до её прихотей. Он пытается вычислить расстояние между своей ладонью и Катиной. Что, если подвинуть руку ещё чуток… сделать вид, что не нарочно, хотя о чём это ты: она ведь всё поймёт. Есть моменты, когда чутьё обостряется настолько, что на самом деле чувствуешь это расстояние, проклятые и в то же время обожаемые сантиметры, которые разделяют руки.
С одурелыми воплями носятся птицы, пухлые от мороси воробьи опускаются скопом на какое-нибудь дерево, потом перелетают на другое, и, когда они поднимаются в воздух, дерево роняет на прохожих водопады воды. Машины переговариваются в пробке грудными голосами, громче и приятнее всех гудит старый пузатый фольксваген. Стёкла опущены, и водители жмурятся навстречу всё ещё тёплой и влажной погоде. Ислам думает, что у старых машин голоса приятнее, более грудные, тёплые, как у джазовых певиц-негритянок, и тут же излагает это Кате. Она улыбается, и говорит:
— На самом деле мы с ним расстались. Он уехал в Питер.
— Учиться? — понимающе кивает Ислам.
— В том-то и дело, что нет. Просто уехал, и всё.
— Как это?
— Не знаю, как объяснить. Можешь себе представить, что есть люди, которые родились не там, где должны были?
— Могу. В действительности, таких целая масса. Взять хотя бы моего соседа Яно. Я тебе о нём рассказывал? Родился в Эстонии, учится в России. А душа его разбита на осколки. Один осколок в Мексике. Другой в Испании. Третий валяется где-то на Венере просто потому, что она очень красиво выглядит на фотографиях. Четвёртый носит по рекам и океанам…
— Ты очень хорошо это сказал, — смеётся Катя. — Твой Яно молодец! Но я немного не это имела в виду. Он ни разу не был в Питере, но всю жизнь был уверен, что должен жить именно там. С тех пор как увидел на обложке какой-то тетрадки в шестом классе Неву. Он до самого последнего дня, до отъезда хранил эту тетрадку. Показывал мне — ничего особенного. Пейзаж как пейзаж. Но он с таким восторгом на него смотрел — ты бы видел… Отучился, достиг совершеннолетия, выждал ещё годик и полез исправлять мировую несправедливость.
— Оставив тебя одну?
Ислам тут же устыдился яду и даже некоему злорадству в голосе. Она смотрит на него с удивлением.
— Ты, может быть, не поймёшь. Когда вселенная так измывается над человеком, я готова его простить. Поддерживала его во всём. Да и мы перед отъездом наобещали друг другу, что будем созваниваться чуть ли не каждый день. Писать письма. Он будет мне слать в конвертах свои рисунки… он ведь у меня художник. Знаешь, как рисует? Я тебе потом покажу, у меня всё в сумочке. Карандашные наброски в основном, вырванные из тетрадки листочки, но в них есть что-то такое, — она поднимает подбородок, купает лицо в по-осеннему прохладных солнечных лучах. — Очень классно.
Говорит о своих сердечных делах просто, будто пересказывает зацепивший за душу фильм.
Катя сейчас напоминает героиню ярких французских фильмов, и на тебя тоже что-то надвигается рядом с ней, укутывает пледом, уже звучит бойкая, как ручей, французская речь, пахнет душистой выпечкой, десертом из мандаринов, а глаза слепят неоновые огни вывесок. И щекочут, заползая за воротник пальто, струйки летнего дождя.
Она часто ведёт себя, как будто знает весь свой сценарий наизусть и он её полностью устраивает. Знает, что кино кончится ещё не скоро и в то же время оно стремительно летит к финалу, и она растворяется в каждом моменте, каждой прожитой секунде. Как будто Катя по ту сторону экрана, а ты — по эту. Хочется протянуть руку, коснуться… но боишься почувствовать под пальцами стекло. Ислам снова думает о проклятых сантиметрах, теперь уже с грустью.