Солдатский переворот вовремя остановился — и в заданной точке.
Можно было поступить более сурово с Касавубу, Бомбоко и другими. Но тогда правительство распалось бы еще раньше, что послужило бы доказательством правоты теории о «неспособности» африканцев управлять доверенным им государством. Ставить на ключевые посты своих касайцев? Тогда вступили бы в силу обвинения в том, что Лумумба насаждает власть своего племени, обвинение, которое и без того сопровождало всю его деятельность на посту премьер-министра.
Он рассчитывал на эффективную помощь независимых африканских стран. Лумумба продолжал получать послания от президента Ганы Кваме Нкрума. Моральная поддержка обеспечена. Но девяносто девять процентов конголезцев, услышав это выражение, спрашивают: «А что это такое?» Ганские войска втиснуты в железные рамки командования ООН. В чем-то они помогли и продолжают оказывать помощь, спасая иногда сторонников Лумумбы от расправы. Габриэля Юмба, которого преследовали солдаты полковника Мобуту, упрятал в шкафу ганский офицер и спас его от неминуемой расправы. Ганский солдат, из числа охраняющих особняк Лумумбы, в нарушение строгих предписаний не вступать в контакты с Лумумбой сам вызвался сбегать в магазин и принес больному Роланду сладости. В таком положении участие особенно трогало. А генерал у ганцев английский...
Кто-то из иностранных корреспондентов пробрался в «Сюртэ насиональ», в управление службы безопасности, и оттуда позвонил Лумумбе.
— Передайте всему миру, — отчеканил обрадовавшийся Лумумба, — что я никогда и ни перед кем не капитулирую. Если я потерплю поражение в парламенте, что я почти исключаю, я создам оппозицию и через некоторое время свергну любое правительство, которое сколотит Касавубу. Теперь я не буду заниматься подсчетом голосов избирателей: у меня было достаточно времени, чтобы их взвесить на весах этих ужасных событий...
26 ноября к Лумумбе пришел Бернард Мунгу Дьяка, работавший у него начальником канцелярии. Они о чем-то совещались. Полин услышала одну фразу мужа: «Больше ждать нельзя».
А потом он читал строки из обожаемого им «Юлия Цезаря»:
Трус много раз до смерти умирает,
Храбрец вкушает лишь однажды смерть.
Из всех чудес, известных мне, считаю
Я самым странным страх людей,
Ведь знают же конец необходимый
Придет в свой час.
Он перевел эти строки на суахили и лингала. Они были его строками. Их понимал каждый конголезец, которому с детства внушали если не пренебрежение, то равнодушие к смертельной угрозе. Африканцу не занимать мужества: оно всегда при нем, и как раз столько, сколько нужно, чтобы в опасную минуту, не раздумывая, броситься на помощь ребенку, женщине, старику — своим или чужим, африканским или европейским. С конголезцем можно идти на любое самое отчаянное предприятие. И он не подведет. «С ним можно спать на спине крокодила», — говорят в Конго о храбром из храбрых.
Камо грядеши?
Тихо ворчал ливень, вбирая в себя ночные шумы, растворяя их в потоке воды и навязывая свой неторопливый говор ноябрьской африканской ночи. Текло с крыши, с деревьев, со всего невидимого неба. В Нижнем Конго установился сезон дождей: он начался с середины октября и продлится до апреля. Леопольдвиль залит водой. А там, в Стэнливиле, дожди перестали выпадать в октябре — с ноября и по конец марта в этой приэкваториальной зоне стоит большой сухой сезон. Одна страна, а климат такой разный, не поддающийся обобщению. Здесь, в Леопольдвиле, сейчас так необходим дождь! Особенно его жаждут в домике Патриса Лумумбы, воспринимая щедрый поток струй как дар божий. Да еще ночью!
Машина остановилась с погашенными фарами. Из нее вышли Бернард Дьяка и Жак Лумбала, государственный министр ныне уже не существующего правительства. В плащах, оба под зонтом: так они и вкатились к Лумумбе. Их ждали. В особняке знали, кто и когда придет. Все было готово. Полин стояла с Роландом в руках. Никто не проронил ни слова. Тишина ливня. Темень ночи. Лампочку, освещавшую крыльцо, выкрутили еще вечером. Охраны не было на постах: солдаты ушли спать в сарай, что в углу садика, за особняком.
Лумумба, день за днем, неделя за неделей наблюдавший за стражниками, знал их всех до единого.
Вот эти ребята, одетые в военную форму, в первые дни представлялись ему сущими церберами. Командовал ими молодой лейтенант. В доме Лумумбы даже дети знали, что никто не должен заходить к ним, никто из семьи не должен отлучаться в город. Лумумбе запрещено было появляться на крыльце. Гулять в садике дети могли только по разрешению начальника караула. Полин не пускали на рынок: пищу привозили на «джипе». На низкой цементной ограде, окружавшей особняк, стояли два пулемета. Ночами во двор влетали военные машины — это заявляли о своем неусыпном бдении патрули, контролирующие охрану столь важного объекта. Горели прожекторы, и был виден каждый листик каждого дерева и кустика.