Я ожидаю, что он опять уложит меня на скрипучий диванчик, а сам уйдёт, но Северус Снейп, решивший сегодня шокировать меня, открывает дверь собственной спальни. Помогает мне опуститься на кровать. Я хватаюсь за его запястье, едва он выпрямляется, выдавливаю:
– Не уходите.
– Глупый мальчишка! – он полушутливо сердится. – Я никуда не уйду. Тебе стоит попробовать уснуть. Во сне это может быть менее… болезненным.
Судорога, набежавшая на его лицо, говорит мне о его беспокойстве много больше любых слов. Но спать одному мне сейчас нельзя – я этого боюсь, хотя веки наливаются свинцом. Поэтому прошу, едва шевеля губами:
– Побудьте… тут.
Я не говорю «со мной» – это слишком двусмысленно и дерзко. А может, не говорю просто потому, что у меня не хватит сил на лишние буквы.
Я вижу, как он замирает, растерянный, не ожидающий этой моей просьбы, но в следующий миг матрас едва заметно прогибается под тяжестью его тела, и хотя Снейп, наверняка застывший в нелепой скованной позе, не касается меня даже плечом, я чувствую жар его кожи.
Это помогает мне уснуть.
Пробуждение – ад. Нет, не так. Я не просыпаюсь до конца, но мыслю связно и чётко; просто нет сил открыть глаза, как будто кто-то старательно смазал веки по контуру клеем. Шея горит огнём. Ранка пульсирует, словно расширяясь и сужаясь, я почти чувствую, как она сокращается, как становится больше и сжимается в следующий миг. Это горячо, это очень горячо – но хуже всего не это. Хуже всего то, что я слышу стрёкот тысячи насекомых, окружающих меня; он забивается в уши и ноздри, мешает дышать, рвёт барабанные перепонки, он настойчиво и тяжело давит на грудь, он… Дёргаю ладонью в бессмысленной попытке найти Северуса – ничего. Ничего! Я понимаю, что мысленно назвал его Северусом, лишь спустя долгие несколько секунд, но сейчас мне на это наплевать. Его нет! Нет! Его…
– Тише, Гарри, – всё-таки здесь. Голос – как сквозь толщу воды. Его пальцы гладят моё запястье, но я почти не чувствую этого; всё моё существо сконцентрировано на тянущей боли в шее. Я вдруг задаюсь вопросом: что он видит? Что слышит?
Увидит ли Северус Снейп, как в меня проникает бог?..
Эта мысль вызывает отвращение и ужас. Я еле дышу. Там, где тонкая кожица перекрывает доступ к внутренностям, чувствуется шевеление, будто тонкие мохнатые лапки гладят её, прощупывая, ища изъяны и слабые места. Меня тошнит; если бы я мог пошевелиться, я бы склонился набок и выблевал бы всё, что съел сегодня, но могу лишь давиться прогорклым комом, уговаривая себя потерпеть. Я должен принять это, должен вытерпеть. В конце концов, Северус со мной…
Боль обжигает. Я чувствую, как рвётся кожица, мычу, кусая собственные губы, запрещаю себе всхлипы и стоны – не сейчас, не когда рядом тот, перед кем мне нельзя показать себя слабаком. Он гладит моё запястье, напряжённо уговаривая:
– Потерпи. Потерпи.
Я терплю – как будто у меня есть ещё варианты. Терплю, когда лапки находят брешь, и тёплые тонкие струйки ползут по моей шее. Терплю, когда стрёкот усиливается, словно все собравшиеся здесь проклятые боги лезут посмотреть, как один из них займёт моё тело. Терплю, когда в первом пробном движении задевают край ранки хелицеры.
И захлёбываюсь глухим воплем, когда эта тварь, огромная, если верить ощущениям, намного больше раны, начинает залезать в проделанное ею отверстие. Кричу, бьюсь, не ощущая, что меня удерживают за руки, выкручиваю голову, будто напряжение мышц вытолкнет это существо из меня, воплю, перехожу на стон, паук – огромный, мохнатый, ядовитый паук – забирается глубже и глубже, прогрызая себе путь внутрь, я чувствую, как работают его уродливые челюсти, как поддаются им внутренности, я… К онемевшим от боли губам прижимаются пальцы. Кто-то голосом Снейпа командует:
– Кусай.
Будь во мне чуть больше от Гарри и чуть меньше от Боли, я бы яростно замотал головой, но сейчас не могу: могу лишь приоткрыть рот, позволяя его пальцам лечь на язык, и стиснуть зубы. Существо замирает, будто решив не продолжать свой путь, я чуть расслабляюсь… Это моя ошибка – от следующего движения я вою, стискивая челюсть, вгрызаюсь, не щадя ни себя, ни его, моим щекам, моей шее, моему рту горячо и мокро, соль разъедает язык, подбородок, ключицы… соль повсюду, я захлёбываюсь ею, я давлюсь скулежом, как бродячий пёс, к тощему боку которого прижали сигарету. Этого слишком много для меня, у меня кружится голова, тошнота подбирается к горлу, в шее печёт и болит.
– Тише, тише… – у Снейпа так дрожит голос, так ломается, что я – будто в качестве эха – жалобно что-то ему выстанываю. Не получается ни одной чёткой буквы: во рту – испачканные металлом пальцы. Он касается моего лба, откидывая мокрые пряди, гладит, я почти не чувствую этих прикосновений, слишком упорно и настойчиво что-то пробирается в мою шею. – Храбрый, сильный мальчик…
Если бы я только был храбрым и сильным. Если бы только. Но я задыхаюсь, корчусь на этой проклятой кровати, мне больно, больно, как же мне больно, господи…
Когда мне кажется, что всего этого слишком для меня, что сейчас я не выдержу, всё прекращается. Будто отрезает. Уходит тянущее чувство в шее, перестаёт болезненно пульсировать ранка. Я порывисто прижимаю пальцы к тому месту, где она была, и ощущаю лишь гладкую кожу с шелушащейся коркой засохшей крови. Только теперь, едва живой от болевого шока, я рискую открыть глаза.
– Всё хорошо, Гарри, – расплывчатая фигура Снейпа склоняется прямо надо мной, и я смаргиваю непрошеные слёзы. Он сам стирает их с моих щёк почему-то левой рукой: бережно и аккуратно. Я ловлю правую, подтягиваю ближе, почти скулю – три пальца окровавлены. Касаюсь дрожащими от отката губами каждого, давлюсь слогами, пока не выходит слитное:
– Прос-ти…
– Глупый, – он бережно – Снейп не умеет так – прикасается к моему пылающему лбу ледяной рукой, и я едва не всхлипываю от удовольствия. – У тебя жар. Выпей.
Вливает в меня что-то горькое, пахнущее травами и чем-то ещё, чем-то, что я не узнаю, заставляет судорожно сжать челюсть, помогает сглотнуть. Во рту – пустыня. Легче не становится. На два пальца ниже ранки, которой теперь нет, – едва ощутимая выпуклость. Паук. Внутри. Меня.
Меня не выворачивает наизнанку лишь потому, что Снейп прижимает меня к себе. Я прячу мокрое горячее лицо на его груди, и он гладит меня по влажным волосам, твердя, что самое страшное позади.
То ли дрожь его обычно ровного голоса, то ли непослушание одеревеневших пальцев, вплетающихся в мои волосы, говорит мне: Снейп лжёт.
========== Adversa fortuna ==========
Забини смотрит на меня то ли с отвращением, то ли со священным ужасом – я чувствую, как этот взгляд прожигает мне шею. И не поворачиваю в его сторону головы. Мне не хочется перед ним объясняться, да я и не смог бы – как оправдаешь собственное решение впустить в своё тело жирную мохнатую тварь?
Теперь мне кажется, что я поспешил. Что можно было отыскать другой выход. Что Снейп знал, не мог не знать: есть ещё варианты. Я уверен: мне не в чем его упрекнуть, он лишь пытался помочь мне, спасти меня; но это не отменяет того, что приходится переживать мне.
Этой ночью я не спал. И, право, было бы странно, если бы я сумел сомкнуть глаза после произошедшего. Стоило мне зажмуриться, и под веками вспыхивал пожар: окровавленные пальцы Снейпа, боль и жар в шее, слабость отказывающего тела. Теперь в голове густой туман, слова преподавателя проходят мимо. И, отчаявшись уловить суть, я от нечего делать принимаюсь разглядывать однокурсников. Здесь собрался весь поток – хмурые и улыбчивые, шумные и молчаливые, импульсивные и спокойные. Я знаю едва ли половину. Вот это – копна блестящих светлых волос, мечтательная улыбка – Луна Лавгуд. Самая странная девчонка в университете. Она сидит рядом с Невиллом, почти прижавшись к его плечу своим, что-то щебечет – мне не расслышать, что именно, но я вижу, как ей улыбается в ответ друг.