– Значит, дальше он пока не двигается.
Я не хочу обсуждать паука, сидящего под моей кожей, я не хочу гадать, когда эта тварь решит двигаться дальше и доберётся до ключиц. Во мне ещё искрится лёгкость, я всё ещё могу… я всё могу! Могу – потому что это не Джонатан, у Джонатана глаза и волосы светлее, а кожа… кожа напротив. Кожа темнее, в ней нет этой белизны, которую я хочу попробовать языком. А губы куда полнее и чувственнее, но разве это самое важное в губах?
– Гарри? – Снейп, обеспокоенный моим молчанием, касается моего плеча. И этого оказывается достаточно для того, чтобы мне сорвало крышу. Я не помню, с чего начинаю и что целую первым; под атаку губ попадают тонкие – нежнее крыла бабочки – веки, острые скулы, неуступчивый рот, узкий треугольник подбородка. Я покрываю его лицо, это холодное, спокойное лицо, жалящими поцелуями, сжимая его плечи с такой силой, что напряжение пальцев отдаётся в запястьях, я… скольжу горячим языком по тонкой линии его губ, вымаливая поцелуй, как милостыню, неловко переступаю с ноги на ногу: в таком положении, когда он сидит, я выше его, приходится наклоняться…
Мне кажется, он меня оттолкнёт. Брезгливо вытрет рот и зло бросит: «Да вы с ума сошли, Поттер!». Я бы, наверное, сделал именно так. И когда его тело напрягается под моими руками, я жду только этой реакции – но Снейп опускает тяжёлую тёплую ладонь мне на затылок, впивается сильно, стискивает в кулаке короткие пряди… и дёргает меня на себя, так, что на ногах удержаться не удаётся, я – сто тридцать фунтов костей и мяса – падаю ему на колени, дёргаюсь, готовый встать. Он не позволяет – теперь он целует меня сам, не оставляя шанса задуматься, зачем он это делает, забирается влажным языком мне в рот, выглаживает нёбо, скользит по моему, и я льну к нему ближе, и выгибаюсь в его руках, и мне хорошо, ох, господи, если бы я знал, я бы сделал это намного, намного раньше… Снейп не пьян – он вполне отдаёт себе отчёт в том, что делает, но его глаза становятся ещё чернее и глубже, а о взгляд его можно обжечься. Но это приятный огонь: его вызываю я.
Его ладонь, боже, ладонь, сухая, узкая, с длинными пальцами, ползёт по моему бедру в безмолвной ласке, и я безотчётно ёрзаю на проклятом колючем пледе, и жмусь ближе, выпрашивая новые поцелуи, и… о-ох, да. У него стоит; от одного этого знания моё собственное возбуждение усиливается стократно, член упирается в ширинку, наливаются знакомой свинцовой тяжестью руки и ноги. Он хочет меня! Северус Снейп – хочет. Меня. Мой полузадушенный стон – это его рука, ложащаяся на мой пах, и лёгкое движение его бёдер доводят меня до подобного – выходит глухим и смятым; его ловят чужие губы, выцеживают, отбирают себе, ладонь с моего затылка сползает на шею… Я закрываю глаза, целую, целую, целую, скорее мешая, чем помогая ему снять с меня шарф, бесполезная шерстяная тряпка летит на пол.
И Снейп останавливается.
Я – сгусток эмоций и ощущений, дрожащий от близкой разрядки – поднимаю голову. Натыкаюсь на его спокойный ледяной взгляд.
– Поттер, – отрывисто, будто преодолевая себя, выплёвывает Снейп. – Убирайся.
– Что?.. – в горле сворачивается горький ком. Его глаза раздражённо, зло, уязвлённо блестят: он выглядит разочарованным, этот Северус Снейп, которого я моментально перестаю узнавать, он… он сам сталкивает меня со своих колен – я врезаюсь в край устилающего пол ковра копчиком, опираюсь на ослабевшие руки. Снейп поднимается на ноги. Педантично складывает плед. Ставит книгу на полку.
Я понимаю, что произошло, только когда он подходит к двери кабинета.
– Ничего не было! – какой жалкий писк выходит вместо крика… Я пытаюсь подняться, но пальцы слабеют, не находя опоры, а голова идёт кругом. – Послушайте!.. Снейп, да постой же!
Не знаю, откуда во мне берутся смелость и силы вскочить на ноги, в пару широких шагов преодолев расстояние между нами, и стиснуть его худое запястье. Снейп разворачивается лицом ко мне, равнодушный, ледяной, закованный в броню безразличия, без особенного интереса вскидывает бровь. А мне зачем-то важно оправдаться перед ним – и я лепечу, глотая слоги от волнения:
– Я просто хотел… хотел доказать себе, что могу с другими. Это ненормально – так… тебя… – чёрт бы побрал красноту, расползающуюся по щекам! – Это ничего не значит, я… я не смог.
– Поттер, мне прекрасно известны особенности твоего возраста, – его губы презрительно и едко изгибаются. – Я не запираю тебя тут и ни в чём не ограничиваю. Ты волен отыскать себе любовницу или любовника на свой вкус; я и слова не скажу. Но не смей, – он будто становится ещё выше, и я ёжусь под этим пронизывающим взглядом. – Не смей. Втягивать. В это. Меня.
Сейчас он так бесконечно далёк от меня – с этими его кривящимися губами… Я должен что-то сделать, объяснить ему, оправдаться. Зачем, зачем я пошёл в этот клуб? Господи. Господи… Он решает за меня. Не глядя поворачивает ручку и застывает на пороге, готовый вот-вот шагнуть в открывшийся дверной проём. Я смотрю на его бледное лицо, глотаю судорожные вдохи…
– Если это всё, можешь идти. У меня много работы, – с потрясающей вежливостью произносит Снейп.
А во мне откуда-то берётся понимание, что если он сейчас закроется там, в этом своём кабинете, между нами больше никогда… ничего…
– Нет, подожди! – плевать на манеры и вежливость, я не смогу назвать сэром того, на чьих коленях сидел минуту назад. Он смотрит на меня с выражением вселенской скуки, как будто одно моё присутствие – испытание для его терпения.
Теряя запал и давясь тысячей глупых слов, я шепчу – раньше, чем успеваю обдумать эти слова:
– Я хочу тебя.
Он молчит. Разглядывает меня с ленивым интересом, словно я – редкая букашка, пойманная коллекционером-любителем и загнанная под стекло. А потом сухо кивает.
– Я уже понял, Поттер. И, как я сказал, если тебе не терпится, ты мож…
Ловлю его за руку. Кожа под пальцами – горячая, горячая – на секунду обжигает ладонь. Ловлю его за руку. Чтобы не сбежал. Ловлю его за руку. И дерзко выдыхаю, глядя прямо в расширившиеся чёрные глаза:
– Ты не понял. Я хочу тебя.
Между нами повисает тишина такой плотности и тяжести, что её можно разрезать ножом. Снейп коротко мотает головой. Отступает на шаг; его пятка угрожающе зависает над выступом порога. Он сглатывает – кадык дёргается, и я опять с болезненной жаждой повторяю это движение взглядом.
– Исключено, – хрипло произносит Снейп. – Поттер, это называется по-другому. Вы ко мне привыкли, вы, вероятно, благодарны… это совершенно иная плоскость чувств.
– Правда? – вкрадчиво, почти шепча, спрашиваю я и наступаю, вынуждая его понемногу продвигаться вглубь комнаты. В другой ситуации я непременно осмотрелся бы – я здесь никогда не бывал. Но не сейчас. Сейчас я не вижу ничего, кроме упрямства и раздражения его взгляда. Он не может отступать вечно – и, разумеется, в какой-то момент упирается в письменный стол. Я замираю, оставляя между нами считанные дюймы расстояния, и урываю торопливый короткий поцелуй. Он вскидывается, разозлённый, готовый выставить меня вон, но я ловлю судорожно сжатые в кулаки пальцы, тяну к губам, касаюсь каждой костяшки. Тихо спрашиваю:
– Это – благодарность?
Придвигаюсь ближе, притираюсь бёдрами к его, коротко толкаюсь, заставляя Снейпа подавиться проклятием. Тихо спрашиваю:
– Это – благодарность?
Тяну его ладонь ниже, пусть он не расслабляет руку, но от ощущения – моего желания, едва ли уменьшившегося даже после безобразной сцены – ему не деться никуда. Тихо спрашиваю:
– И это – тоже?
– Поттер… – утомлённо выдыхает Снейп, закрывая глаза. Делает глубокий вдох. Ошпаривает меня кипятком взгляда. – Иди. Иди. Дай мне побыть одному.
Теперь я слушаюсь. Теперь я выпускаю его руку, отворачиваюсь и решительно шагаю прочь. Только перед тем, как закрыть дверь в святая святых, бросаю ему:
– Даже если это из благодарности. Даже если. У вас есть такое оправдание, сэр?