— Вот в это я как раз охотно верю, да что там «верю» — знаю наверняка, — печально заверил Немме.
Верн посмотрел на ботаника настороженно — не иначе издевается недоделанный консультант.
— Честное слово — верю. Поскольку мы и есть рейдовая разведка, — пояснил Немме. — Мы честны, храбры и упрямы. Только ни черта не умеем. Вы — вояки, я — книжный червь. Искать руду и древесину должны совершенно иные специалисты. Этому искусству специально обучаются.
— Не так уж важно, кто именно найдет руду. Нам нужно железо, а не соблюдение формальностей процесса поиска. Хотя допускаю, вы правы. Такими исследованиями уместнее заниматься профессионалам.
— Но их нет. И, видимо, уже не будет. Специалисты — не клопы, сами собой они не заводятся. Вы вот не помните, а на моей памяти в университете еще существовала геологическая группа. Но уже лет пятнадцать как она закрыта. Иссякла геология Эстерштайна.
— Кто-то должен был остаться, — не поверил Верн. — Потери в экспедициях неизбежны, но они редко бывают стопроцентными.
— В потерях боевых, и, видимо, экспедиционных, вы разбираетесь намного лучше меня. Спорить не буду. Возможно, вы правы, и в горах и болотах погибло не так много научных специалистов. Собственно, мы не знаем, как обстояло дело с исследовательскими экспедициями в те давние годы. Но одно из судьбоносных трагических событий тех лет мы точно знаем.
— Белый мятеж? Считайте, я этого не слышал! Списывать временный упадок геологической дисциплины на последствия предательского мятежа, это…. Не станете же вы утверждать, что заговор составили злодеи-геологи⁈
— Да кто же знает, кто его составил, — фыркнул ботаник. — И не смотрите на меня так, я был мал и в заговоре не участвовал по понятным причинам. Но помню, что число окружающих меня взрослых резко сократилось. А это были не самые глупые и необразованные люди. В частности, исчез мой отец, преподаватель университета…
— И на какой же стороне сражающихся он погиб? — угрюмо уточнил Верн.
— Откуда мне знать? Это не разглашалось. Если вы думаете, что Белый заговор был очень понятным событием даже для его участников…
— Стоп! Вы знали своего отца?
— Я же дойч, — с некоторым смущением напомнил Немме. — Когда окружающих единокровных людей не так уж много, скрывать, кто чей родитель, бессмысленно. Отец, кстати, был здорово похож на меня — такой же рыжий и нескладный.
— Оставим ваше личное в стороне, расспрашивать было невежливо с моей стороны, — пробурчал Верн. — Вернемся к основной теме. Какая связь между утратой научного геологического отделения и нынешней политикой отказа от реальных разведок?
— Косвенная. Выражаясь вашим военным языком: штаб Эстерштайн счел, что для серьезного наступления сил-средств недостаточно, и принял решение перейти к стратегической обороне. Если допустить принятие именно такой стратегии, то что становится приоритетной задачей? Что самое ценное в Эстерштайне?
— Дети? Медхеншуле и рабочие школы?
— Верн, иногда вы становитесь до невозможности тупым! — злобно заявил Немме. — Много при штабе вашего училища числится детей? А в Генштабе? Сам штаб и есть Наивысшая ценность! По мнению самого штаба, разумеется.
— Вы испытываете к офицерству заведомое и оскорбительное предубеждение! Прямо при одном упоминании вовсю вонять начинаете. А офицеров совсем не знаете. Безусловно, в армии служат очень разные люди, порой неидеальные, но многим офицерам знакомы понятие честь и достоинство. Ланцмахт — это Ланцмахт!
— Постойте, Верн, не надо меня бить в лицо! — попятился Немме. — Мы не про Ланцмахт говорим. И вообще не про военных. Они же вне политики. В данном случае «штаб» — всего лишь фигура речи. Я ее употребил, видимо, неосмотрительно, чтоб вам было понятнее. Политический штаб вообще не «штабом» называется.
— Поосторожнее с фигурами речи, господин ботаник!
— Я понял уже, понял, — заверил Немме. — Приношу свои извинения за неудачное сравнение. Ничего против полковников вашего Генштаба не имею, я их и не знаю совершенно. Наверняка там весьма достойные люди. По-крайней мере, воины тресго пока еще не бегают по улицам Хамбура и не грабят дома горожан. Это, безусловно, заслуга Ланцмахта, охотно признаю. В остальном… Просто подумайте. Мы идем прямиком в задницу. В смысле, не мы — рейдовый отряд — мы в определенном смысле даже отдаляемся. Но Эстерштайн⁈ Мысленно продлите очевидный курс деградации, оцените перспективы. Сравните со стартовой точкой, с блеском культурного общества и расцветом науки первой эпохи Прихода.
— По вашим словам получается, что только на второй Приход нам и можно надеяться? — рявкнул Верн. — Вот в это я как раз никогда не поверю. Второй Приход — религиозная чушь! Только на себя и собственную стойкость нам имеет смысл опираться.