Утешение было слабоватым. От мрачных мыслей, отвратных бобов и похмелья захотелось покончить со всем вмиг и сразу. Анн доплелась до заветной расщелины, опустилась на колени, сунула руку — пистолет был на месте. Завернутый, смазанный — вот одна из немногих ниточек, что с прежней Анн Драй-Фир разбойницу связывает. А ведь и не так много времени-то прошло.
Разбойница Медхен заглянула в ствол. Симпатичный. Раз — и всё! Лоб у дурищи затвердел, так что лучше в висок, там череп податливее.
Сидела этак с пистолетом Анн уже не в первый раз. Знала, что не решится. Надежда-то все-таки оставалась. Бывали же и худшие времена, сдери им башку, а?
Воспоминания о содранных башках мгновенно улучшили настроение. Все ж и Медхен кое-что полезное сделала — то, что благонадежной Анн хотелось сделать, да не довелось. Не так всё плохо. Еще побарахтаемся…
Завернутый обратно в лоскут промасленной ткани пистолет почему-то не желал пропихиваться-возвращаться в щель. Анн ошеломленно моргнула. Нет, точно — щель стала поуже. Подсказка!
Иногда Хеллиш подсказывал и намекал. Наверное, это магия, но особо вдумываться и удивляться было нечему. Понятно, что Хеллиш — добрый и снисходительный сосед, это уж безусловно — вот как раньше Дед был. Хотя, почти наверняка Дед и Хеллиш — одно единое и неразделимое. Но сейчас-то что за внезапный намек⁈
Похмелье из башки вышибло, словно трубкой-ударкой по темечку двинули. Анн метнулась к окну, в последний момент пригнулась, осторожно выглянула.
Точно, гости!
Полицейских узнать было несложно, форма известная, сейчас герои и копья прихватили, оно и понятно: облава в диких недобрых скалах. С полицаями кто-то в штатском, наверное, из «гесты». Ну и Молодой с ними. Руки за спиной скованы, на шее веревка. Понятно. Вот как думалось, что именно так оно и получится, так оно и…
Анн одернула себя — нашла время о верных предположениях вспоминать. Нельзя ни секунды терять! Сваливаем, как говорят правильные разбойнички.
Предводительница банды закрутилась по пещерной комнате, хватая самое необходимое…
И замерла.
А смысл? Ну, бежать, а потом-то что?
Она смотрела на проход в темноту. Проход ждал. Скатиться по лестнице, далее по коридору, и еще ниже. Не найдут. Без фонарей вообще не сунутся, а от света фонарей облавы Анн точно уйдет. Да и не пойдут. Тот Хеллиш, что глубже внешних галерей — тот уж совсем «для своих».
Они не сунутся, а вот высунется ли когда-нибудь на белый свет вконец одичавшая Медхен?
— Что? — прошептала Анн, не сводя взгляда с темного прохода.
Не было подсказки. Колебались границы не очень ровного прохода, туманились. Или то только казалось? Не знает Хеллиш ответа. Оно и верно — если уж сама беглянка колеблется, то что с древних скал спрашивать? Такие решения сам человечек принимает, подсказки только по конкретным мелочам могут быть.
Ладно. Хватит бегать. Не безмозглый цизель — всю оставшуюся жизнь по щелям прятаться. Рискнем. Хотя, ох и пожалеет о своем безумии Анн-Медхен….
…Вошли уже. Осторожные шаги слышны отчетливо. Небось копьями ощетинились, клинки наготове. Эх, пушку не притащили. Сложно уважение к человеку проявить?
Деньги и иное ценное отдавать полицаям Анн не собиралась, скормила скальной щели два десятка марок, сунула сверток с пистолетом — не пролазит. Да как так, опять что ли намек⁈
…Время иссякло. Оставались секунды накинуть драное платье и упасть под одеяло. Пистолет уже лежа из тряпки развернула, сунула под одежду…
Вошли.
Пещерная комната с низким потолком. Очаг, котел с остатками варева, клочья тряпья на полу, жалкие подстилки из травы, пустые бутыли. Спит кто-то, укутавшись в дырявое одеяло, хотя второе, относительно новое, на полу валяется. Доносится безмятежное посапывание. Переглядываются ловцы разбойников, самый здоровенный готовит дубинку-палицу — это даже не дубинка, а этакий молот деревянный, таким инструментом что колья забивать, что злоумышленников глушить — одинаково удобно.
Когда сдергивают одеяло, Анн хнычет и жмурится.
— Она, что ли? Эта? — уже в полный голос, с брезгливым изумлением говорит бравый усач-цугцманн[1].
— Э… — Молодой и сам в изумлении.
Сонно щурится с ложа на гостей нечто жалкое — девчонка, баба или старуха? — вообще не понять. Торчат чахлыми прядями грязные волосы. Лицо «надето» самое придурковатое. Короста на верхней губе. Нет, такую пленницу по башке лупить — только дубинку пачкать.
— Она? Главарша? — цедит, морщась, цугцманн. — Тебя, засранец, спрашиваю!
— Так она… — мычит Молодой, — но…