Его бьют. Ловко и сильно, древком копья.
— Она! Она! — стонет, сгибаясь, разбойник. — Она сама говорила. Она Медхеншуле окончила, медицинен-сестра…
Гости смотрят на сидящее на подстилке существо, весьма с отвращением смотрят. И снова бьют Молодого.
Ибо заведомо врет. В Эстерштайне даже дети знают: медицинен-сестра может быть некрасивой, косоватой и хромоватой, но она аккуратна, умна и прилична. Иначе какая же она медицинен-сестра?
— Черт знает что такое, — морщится цугцманн. — Зря шли.
Он смотрит на штатского, тот пожимает плечами:
— Необходимо было проверить. К тому же, это явное разбойничье логово.
— Шайка из двух человек? — цугцманн явно прощается с уже померещившейся наградой. — Что будем делать?
— Эту прибить, — подает голос здоровяк. — Она наверняка заразная. Вглубь Хеллиша спихнем — пусть бездна тварью подавится. А вора — под суд. Может, на следствии еще что порасскажет.
— Нет, так не пойдет, — качает головой штатский. — В Городском управлении «Гесты» знают, что мы пошли проверять личность по розыскному описанию. Придется ее в город везти. Проверьте ее.
Полицейские дружно пятятся.
— Я ее щупать не буду, — поясняет наглый здоровяк — Она даже на морду гнойная. Такую красотку и в штлаге десятой дорогой обойдут. Я человек исполнительный, сознательный, но всему есть уставные границы. Вы еще на долг-ленд с такой жабой меня пошлите.
— Долг-ленд! — хихикает Анн-Медхен, раздвигая колени. — Все будете?
Она ужасна. Перевязанная нечистым бинтом рука, худые ноги в пятнах, под платьем впалая грудь — никогда «надевать» столь натужный облик не приходилось, может и с перебором выходит, но слишком страшно сейчас разбойнице-лицедейке.
Перегаром от бабы несет самым настоящим, остальное тоже… почти настоящее. Отшатываются полицейские, хором орут:
— Села, тварь! Подол оправь!
Замахиваются древком копья. Анн поспешно садится, заслоняет голову руками, хнычет.
— Оружие есть? — рявкает цугцманн, — его не на шутку подташнивает.
— Арбалет? У него спросите, он от меня прячет, — Анн не опуская рук, тычет пальцем в сторону Молодого. — Не бейте меня! Я ничего такого не делала. Только жратву готовила и либе-либе.
— Заткнись, чудовище! У тебя оружие есть? Нож, говорю, есть?
— Откудава? Он только для готовки нож давал. У него и есть. А у меня чего? — Анн задирает платье с одной стороны, потом с другой. Пистолет удается пока скрывать, остальным любуйтесь, не жалко. Главное лицо прикрывать — короста, дрянь такая, сложна в изображении, «съехать» с лица так и норовит. Но держать руки у головы получается — испугана дура, побоев боится, это вполне естественно.
Опрометчивый Молодой пытается возразить: и насчет главарши, и вообще. И бьют именно его. Слабак показывает, где арбалет и болты спрятаны, собственную захоронку с деньгами выдает. Три с лишним марки скопил, упырь мелочный.
Полицейские сами командуют, чтобы задержанная взяла одеяло, прикрылась. Потом всё же связывают руки — как положено. Но спереди, чтоб одеяло придерживать могла. Снова брезгливо плюются. Не от того, что шибко воняет тряпьем и прелестями пленница, но перегаром крепким изрядно обдает. Все же от шнапса большая польза.
Выводят по знакомой галерее. Наверное, в последний раз проходит здесь Анн-Медхен. Что ж, не так и плохо жилось.
Идти по склонам такой большой толпой весьма странно. Полицаи настороже — даже дневной Хеллиш их весьма смущает. Фургоны спрятаны внизу, у дороги. Там и охрана с взведенными арбалетами.
Пленников сажают в заднюю часть фургона — там отгороженная глухая будка. Анн взлетает туда, подсаженная брезгливым пинком. Вот теперь действительно больно. Но пистолет из-под платья и одеяла не выскочил. Отлично.
Скрипит, трогается фургон. Анн видит за решеткой оконца склон. Прощай Хеллиш, может, еще свидимся. Хочется сказать пару душевных слов Молодому, но лучше сдержаться. Избили того славно, не очень-то и соображает красавчик. У самого губа порвана и болтается-оттопыривается. Так, сдери ему башку, и надо предателю. Повезет, так еще и напрямую поквитаемся.
…Уползала назад дорога меж скал. Ничего, Хеллиш никуда не денется. Остается тут, и остальное остается — там, в неприметной галерее у колодца. Будут высушенные, уменьшившиеся головы коллег по грабежам в темноту смотреть, славную разбойницу вспоминать.
Ехали быстро, лошади хорошие. Анн слушала разговор охраны, перегородка была надежна, оббита листами толстой меди, но зарешеченное окно слова не отсекало. Зла полиция: сначала с Молодым возились, потом поспешно на облаву собирались, по самой жаре по скалам лазили. А Молодой даже глупее чем думалось — не на сбыте попался, он воровать попутно вздумал, а когда за руку поймали, ножом грозил. О, донервет, и с какими дурнями спать приходилось⁈