Везли на юг, друзья пошептались, предполагая, что курс взят прямо на столицу. Но это было маловероятно — далековато, без остановок только бездыханные тела задержанных и довезут, да и то в весьма плохом подследственном состоянии.
С этим тоже угадали. Ближе к вечеру случилась остановка. Разрешили выйти, нормально облегчиться. Фургон стоял у обычного армейского дорожного поста, но солдаты отсюда были временно изгнаны — торчали у загона для лам, старательно отворачиваясь от происходящего. У укрепленного здания поста ждали верховые лошади и еще один фургон.
— Видимо, это пересадка, — прошептал Вольц, застегивая штаны.
— Не разговаривать! — немедленно и бессмысленно заорал один из конвоиров, нацеливая «курц-курц».
— Что, патроны очень хорошие? Так на львов сходи, постреляй, — посоветовал Фетте и хрюкнул, схлопотав рукоятью «курца» промеж лопаток.
Задержанных передали другому конвою: четверо типов, все одинаково безликие, в штатском, но у каждого из-под камзола торчит кобура с «курцем». Вышел их старший — тоже в гражданском костюме, со скучным узким лицом. Начал, сверяясь с записями в папке, сличать-рассматривать выстроенных в ряд задержанных.
— Господин офицер, я командир рейдового отряда обер-фенрих Халлт. Мы не совершали никаких преступлений. Настоятельно прошу и требую относиться к нам с должным уважением, — сказал Верн.
Узколицый кивнул и жестом показал — «поверните голову».
— Это относительно недавнее, — пояснил Верн, демонстрируя шрам и подпорченное ухо.
— Вижу, — изволил прервать молчание «геставец». — Благодарю за добровольную помощь в даче показаний. Прошу в фургон, господа фенрихи. И будьте любезны подставить руки. Наручники — это формальность неприятная, но стандартная и необходимая.
— Господин офицер безопасности, на каком основании вы действуете? — многозначительно поинтересовался Вольц. — Если мы совершили должностной проступок, нами должен заниматься военный трибунал.
Узколицый улыбнулся:
— О проступках я ничего не говорил. Но у меня есть четкая инструкция по конвоированию лиц, подозреваемых в государственной измене и шпионаже. Дружище Вольц, вы намерены оказать сопротивление конвою?
Вольца передернуло — любимое словечко сейчас произвело совсем иное впечатление. Может не сдержаться и в морду дать суровый начальник штаба.
Верн с тревогой косился на друга.
— Никакого сопротивления, — сухо заверил Вольц. — Мы абсолютно невиновны и я верю в справедливость суда Эстерштайна.
— Прекрасно, надевайте «браслеты» и вперед! — «геставец» указал на фургон.
…— Здесь поуютнее, сразу видно — обжито, — проворчал Вольц, озирая внутреннюю обстановку фургона.
— Да, лавки удобнее, — согласился Верн, пытаясь привыкнуть к тяжелым наручникам.
— Мне не понравился этот урод, — едва слышно прошептал Фетте. — Смотрел как на покойников. Похоже, все уже решено.
— Что ж, их план против нашего плана, — шепнул Верн. — Давайте до конца оставаться в рамках приличий. В конце концов, мы армейские офицеры, это обязывает.
— Несомненно! — заверил Вольц, разглядывая наручники и морщась. — Тем более обыскивали нас без всякого усердия, исключительно для проформы. Что с одной стороны хорошо. Но с другой — отвратительнейшее ощущение! Я говорил тебе, Фетте, нет у них в «гесте» красивых фрау. А не помешало бы. Обыск боевого офицера не должен быть формальностью, это редкое, ответственное событие. А они как подходят к этому моменту⁈ Ужасное разгильдяйство, просто позор!
Фургон катил довольно быстро, экипаж был отличный, рессорный. Энергично стучали подковы верховых лошадей. В этом смысле отлажено все у «гесты», приятно слышать. Отреагировали на редкость оперативно: всего-то десять-двенадцать часов прошло, как объявились остатки рейдовиков. Напрасно начальник штаба ругается — сохранился кое-где в фатерлянде истинный дойч-порядок. Жаль, не там где надо он сохранился.
Впрочем, в строгом порядке «гесты» имелись и плюсы. Через равные промежутки времени следовали остановки, давался отдых лошадям и конвою, краткая прогулка для задержанных, вода для питья, половинка лепешки с весьма недурным ломтем мяса. Явная привилегия, Верн точно знал, что «геста» чаще практикует совершенно иное обращение с арестованными. Вот наручники были крайне неудобны, натирали.
На очередной остановке сменили лошадей, но подконвойных здесь не выпускали, даже дверцу-заслонку вентиляционного окошка задраили. То ли для того, чтобы задержанные не видели и не слышали, где произошла остановка, то ли отсекая возможность криков-жалоб задержанных и недоумения местных обитателей.