Она!
Боги, да ее теперь вообще не узнать!
Мелькнувшие сомнения исчезли, поскольку мама-Анн мгновенно повисла на его шее, так только она и умела.
…Упали под стену ограды как в детстве, мама намертво вцепилась в солдатскую руку и плакала навзрыд.
— Но я же живой! Всё хорошо!
— Я вижу. Деньги подбери, еще увидит кто-нибудь.
Верн сбегал за кошелями. Рус-Катя глянула белыми глазами весьма осуждающе, даже пригрозила остатком своего оружия. Да, верно, разбрасываться деньгами — дурной тон.
Мама уже не плакала, глаза почти сухи. У нее всегда так было, точно она! Но узнать трудно — разительно изменилась. Снова схватила за руку.
— Нет никого кругом, — заверил Верн.
— Прекрасно. Хоть здесь-то все по-прежнему, — мама до боли сжимала его почти дочерна загорелые, мозолистые пальцы.
Действительно, тень стены, спины статуй среди пекущего и слепящего солнца — всё как всегда. Словно детство вернулось.
— Вспоминал частенько это место, — прошептал Верн. — Но что с тобой такое? Что случилось?
— Сейчас… — мама потрогала его битое ухо. — Ладно, мозги на месте. Одна рука ограничена в движении. Куда засовывал?
— Да под животное попала. Подвернулась случайно, перелом был. Почти уже и не чувствую.
— Ладно, это подправим. Что еще?
— Ерунда, походные мелочи. Армейская жизнь. Правда, уже не совсем и армейская. Мы слегка вляпались.
— Знаю. «Измена Эстерштайну», нападение на «гесту»', прочие походные мелочи. До города все трое дошли?
— Да. Но откуда ты знаешь⁈
Мама хихикнула:
— Я вернулась еще месяц назад. Успела наладить новые полезные связи. Верни, запомни: медицинен-сестры Анны Драй-Фир больше нет. Возможно, ее никогда и не было. Мне пришлось сменить всё: имя, профессию, свайс и всё прочее.
— Это очевидно, — кивнул Верн. — Если бы я не был твоим сыном, вообще бы не узнал.
— К счастью, ты мой сын. И здесь. Несмотря на то, что совал руки куда не надо, хотя тебя и предупреждали. Ладно, я совершенно счастлива.
— Да, так ты и выглядишь, — признал Верн, вновь испытывая некоторые сомнения.
— Ну, и? — сидящая рядом обворожительная особа одним неуловимым движением оправила одежду и развела руки, демонстрируя себя. — Тебя, кстати, постричь бы надо.
Нет, всё же мама. Но выглядит блистательно: слегка странная, видимо, очень модная одежда, дорогие украшения. Вызывающе повязанный головной шарф — тоже чрезвычайно роскошный. Ровно подстриженные на уровне щек волосы блестят и отливают наглейшей медной рыжестью, очень по-дочевски. Впрочем, и в лице этакое — откровенно дойчевское, высокомерное. Халь-дойч, если не выше. Такую фрау лишний раз не заденут: непонятно, кто такая, но уж точно имеет немалых покровителей.
— Выглядишь великолепно. Но та медицинен… тоже мне очень нравилась, — признался Верн.
Лицо мгновенно изменилось — показалась та милая медицинен-сестра, Верн успел восхититься, но прежнее тут же ушло.
— Та, прелестная своей незамутненной честностью работящая простушка оказалась вне закона, — пояснила мама. — Собственно, как и вы, так что сам понимаешь, приходится отличаться и весьма-весьма, чтоб ни малейших намеков и сходств. Значит, так. Поскольку я знаю совершенно идиотскую историю ваших глупостей, начиная со спасения этой сомнительной особы на замковой стене, сейчас об этом не будем. Про ваш поход я не знаю, это ты мне расскажешь позже и во всех подробностях, меня поход очень интересует. Но сейчас актуальнее осветить мой бесславный криминальный путь, иначе из тебя будут фонтанировать закономерные и бесконечные вопросы. Впрочем, у меня всё кончилось на вполне позитивной ноте. Шмондец, меня же сегодня как дернуло — думаю, зайду в Музеум попозже. Вот как чувствовала! Материнская интуиция!
Ужас-то какой: «актуальнее», «криминальный», «фонтанировать», «позитивно», некий таинственный, видимо, математический «шмондец» — откуда этакий поток научной терминологии⁈ Совершенно иная речь. Действительно, никто ее не узнает, но как настолько притворяться-то можно⁈
— А если для начала — самую суть? Ты теперь кто? — с некоторой робостью уточнил Верн.
— М-да, если кратко… Суть, да. Нет, это хорошая мысль. Ты явно возмужал и поумнел, невзирая на порванные уши. Но с краткой формулировкой сложно… — мама на миг задумалась. — Видимо, теперь я — авантюристка-путешественница, личность свободная, безжалостная и циничная. Впрочем, это у меня всегда и было. Хотя и припрятанное. Из нового — я чудовищно ненавижу наш Эстерштайн, и я была конферансье. Еще я летала и выхожу замуж! — мама показала палец с оригинальным кольцом. — Ха, ну и физиономия у тебя, малыш!