Стоял, смотрел. Анн молча, без всякого заигрывания, принялась расстегивать серебряные пуговицы мужского кителя, помогла сесть на диван. Кокетничать не было нужды — ее лицо говорило куда больше слов.
Наедине «играть лицом» куда проще. Полностью сосредоточенный зритель не способен уловить что-то ненормальное. Полагает, что девушка ему просто нравится. Она ведь не безумная красавица, ничего колдовского и дикого, ничуть не ксана, просто очень-очень привлекательная городская особа. Это просто. Куда сложнее играть неинтересную девку, да еще для множества зрителей. Именно поэтому Анн терпеть не может улиц, многолюдных вагонов и экипажей транспорта, школьных классов, приемных канцелярий и иных многолюдных мест — от них ужасно устаешь. Люди должны встречаться в хороших и тихих местах. Вот вроде кабинетов руководства.
Пациент лежит на неудобном диване, глаза прикрыты, дыхание чуть учащено. Ладони медицинен-сестры работают достаточно сильно, крем и осторожность не освобождают от боли. Но это боль терпима, она приносит и болезненное удовольствие, густо смешанное с облегчением — изжеванные осколками и взрывом, позже иссеченные скальпелем хирурга и неровными швами конечности ноют часто — при усталости, ночью, на каждое изменение погоды. А Эстерштайн — это сплошь непрерывная и резкая смена погод, сдери им башку.
По коридору мимо кабинета иногда проходят — на цыпочках, дабы не беспокоить лечащегося начальника. Отставной майор не жесток, но строг, как и надлежит урожденному халь-дойч, да еще обладателю отлично поставленного командного голоса. Анн работает над узлом шрамов на левой ноге героя. Собственно, шрамы такими навсегда и останутся. Можно чуть сгладить, убрать скручивающие приступы боли. Большего едва ли добьются и замковые маги, а до их уровня медицинен-сестре ох как далеко. Впрочем, маги замка Хейнат заняты совершенно иными делами. А ведь какие хорошие были у майора ноги, по двуглавым мышцам и сейчас видно.
Ладони и запястья уже порядком устали, настоящий массаж вообще требует изрядных затрат сил. Анн неспешно вводит в движения нотки не очень лечебных прикосновений. Это как мелодия — в касание можно влить почти любое настроение, очень похоже на музыку. В музыке Анна Драй-Фир ничего не понимает — на уроках пения едва «удольт.» получала. Но про музыку объясняла наставница по массажу фрау Марти, замечательная была преподавательница, уже умерла, пусть ее пеплу спокойно будет. В общем, петь Анн способна только пальцами, но это умеет недурно. Если хороший клиент упорно настроен на полное облегчение, так тому и быть.
Возбуждение охватывает майора — безусловно, он не способен осознать, что прикосновения к ногам сейчас вполне умышленно растят и так имевшееся желание. Мужчины на конкретную схему воздействия вообще не способны обращать внимание, их несет почти мгновенно. Бедненькие…
— Анни, Анни… ну пожалуйста! — шепчет пациент.
Медицинен-сестра опускается на колени (это весьма кстати, поясница уже ноет немилосердно, чертов возраст, сдери ему башку), сдвигает повыше полы крахмальной сорочки мужчины. Самая мужская часть организма в полной готовности, торчит и подрагивает…
Процесс вовсе не неприятен. Он приносит некоторое удовольствие, но столь тесно смешанное с некоторым бессознательным и устойчивым личным разочарованием, что уже и не особо удовольствие. Просто Анн вечно желает от мужчин много большего, что, безусловно, глупо и неестественно, но вот прицепилось, и всё тут. В сущности, майор — отличный мужчина, красивый, сильный в нужных местах, ранение на эту природную данность не повлияло. Наверняка он не прочь привести в восторг гостью, он уж точно не жадный. Но он не умеет. И что тут поделаешь, такие вещи не объяснить…
Подавленный обмирающий вздох, судорога, сокращение всего большого тела, еще и еще… Прямо даже отслеживать слегка завидно — до самой глубины майора пробирает, полноценно, до дна…
Когда майор Йоз приходит в себя, все вокруг в полном порядке, вытерто, очищено, одернуто, салфетка и крем убраны. Остается надеть на пациента брюки, с этим Анн в одиночку не справится.