…Анн и вправду взлетает — пусть и коротко, сдернутая мужскими руками, дабы упасть на тюфяки, на небрежно раскинутую простыню. Но разве ей нужно куда-то еще? Только сюда и нужно. Медицинен-сестра сжимает ладонями собственную кружащуюся голову, стонет, шире и шире раскидывает ноги. Хочется просто немыслимо, наверняка даже животные не испытывают такой жажды, они же умные, они с разными инстинктами…
И нет ничего. Лишь всепоглощающее ощущение блаженства. Иногда в трезвом состоянии Анна Драй-Фир пытается разобраться, что именно происходит в этот момент, но не особо успешно. Во-первых, профессионального медик-образования не хватает, во-вторых, размышления не оставляют мыслительницу равнодушной, а возбуждаться в трамвае или шагая по улице к клиенту, едва ли разумно.
Некоторые женщины искренне любят заниматься либе-либе. Конечно, утверждают, что обожают этот процесс почти все эстерштайнские фрау, но большая часть баб попросту врет. Конечно, некоторые дамочки имеют бесценный талант получать удовольствие почти всегда. Другим фрау свидания по-настоящему удаются лишь время от времени. Дело не в том, что эти женщины тупые или больные, просто настоящее либе-либе — это истинная и редкая наука владения телами. А кто в эту науку верит? Да почти никто, так, одни слухи и враки по столице ходят.
Анн выгибается все сильнее, начинает повизгивать. Она ничто и никто, лишь бессмысленное тело, бесстыдно получающее удовольствие. Игрушка для Деда, которому нравится заниматься странным. Да черт бы с ним, с тем «нравится». Он умеет! Большой, сильный, крупный, прямо во всем крупный, включая язык…
Дед — он, конечно, не Дед. Совсем иначе зовут этого мужчину. Уже совсем немолодого, совсем не лощенного (ха! да такое только представь, сразу уписаешься — лощеный Дед⁈). Он одиночка, жутковатый с виду, разговаривающий лишь в случае крайней необходимости, единственный постоянный обитатель Мемория. Длинные сильные руки, поросшие совсем уж седым курчавым волосом, жилистые плечи. Легкая сутулость и мозоли на руках. Он много работает, что уж там говорить — весь крематорий и все здешнее — исключительно на его попечении. Нет, есть еще персонал и начальник, но они только в «печные» дни и на официальные церемонии появляются. Хозяин мертвецкого хозяйства один — Дед.
…Гостья уже пищит, визжит и издает иной непристойной громкости звуки. Лупит пяткой по горячей спине любовника, а он лишь глухо урчит и еще шире раздвигает беззащитные бедра распутницы. Анн ахает снова и снова, кажется, воет уже в полный голос. Голова изумительно пуста, от медицинен-сестры осталось лишь блаженствующее тело. В ночном Мемории можно всё: орать, ругаться, летать в мертвом подвале. Во всей округе и на дороге ни единой живой души, а если кто случайно и услышит, лишь ужаснется. Людям свойственно охотно верить в призраков, в оживающих мертвецов и случайных злодейских некромантов — оно же такое естественное и всем известное. Вот в истовый оргазм верят очень немногие.
Да, Анна Драй-Фир имеет, пусть не очень глубокое, но все же медицинское образование. Ну, образование Медхеншуле, конечно, полная ерунда, по сути, горсть ламьих какашек, а не знания. Но опыт⁈ Можно прекрасно изучить, как работают группы мышц, осознать, как лучше расслаблять человеческое тело, можно четко понять взаимосвязь болей и приятных ощущений, можно уловить и запомнить уйму иного крайне полезного и малоизвестного. И абсолютно не понимать, отчего пьяной ленивой девушке так глубоко и немыслимо хорошо? Разве не самое странное чудо?
Это Дед. Он все знает. Иногда Анн кажется, что он всегда здесь жил. В смысле, был здесь еще до строительства Мемория, до основания Хамбура и вообще до Первого Прихода дойчей. А может, и до первых кочевок вольных племен феаков и тресго — те, конечно, испокон веков здесь обитали, но испокон — это вовсе не «всегда», а от силы двадцать восемь веков, если вспоминать по путаному отсчету Старого мира. Сам же Дед в этом и уверяет. Он хитрый и насмешливый, только это не всегда понятно. Нет-нет, насчет того, что он вечный — идея глупая и неправдоподобная. Просто так кажется, поскольку Анн служителя Мемория с детства знает, а Дед с тех пор почти и не изменился. И неважно, сколько ему лет…
Анн улетает во тьму, не слыша себя, пронзая пылающим телом стены подвала, колосники и черные кирпичи печей, настил кровли, проносясь мимо закопченной трубы, уносясь навстречу неразлучной паре лун. И с бессмысленным восторгом рушась обратно…