Верн покосился на крыши города, змейку трамвайного пути, высоты Малого Хеллиша и далекий шпиль ратуши. Бухту, порт и прибрежные здания с поста, обращенного в «сухопутную сторону», не видно, но большую часть столицы можно легко окинуть взглядом. «Наша величественная столица уверенно и надежно поддерживает четко заданную и продуманно сбалансированную численность населения» — пишут в газетах. Понимай, как хочешь — звонкая газетная медь любые враки стерпит. Вольц считает, что искусственное ограничение городского населения имеет свою рациональную сторону, Фетте с этим категорически не согласен — ему симпатичных бабенок «чертовски маловато». Но вообще-то…. В Эстерштайне никто ничего не знает — это, как любят говорить инженеришки-математики, «данная нам аксиома».
Верн скосил глаза на ров. Сколько жизней забрало это мрачное сооружение?
Дно рва покрывали сплошные ряды не очень ровных, но жутко острых черных шипов. Это спекшееся, густо вспученное дикое стекло, в учебнике оно именуется «обсидиан». Конкретно этот сюрприз рва создан путем насыпания слоя отборного речного песка и применения магии — упрощенно говоря, вырастили маги Эстерштайна эти шипы. Вот нормальные ремни для шлема они поставить не могут, а такое чудо — пожалуйста.
Ров Верну категорически не нравился по давним временам. На первом курсе курсантов загнали на его уборку. Этакий дополнительный вступительный экзамен на стойкость, мужество и отсутствие суеверий. Мальчишки поднимали останки истлевших тел, собирали и сортировали оружие мертвецов — по большей части непоправимо испорченное дождями и десятилетием забытости под открытым небом. Большая часть покойников оказалась во рву во время Белого мятежа — тогда шли бои за Северный мост, мятежники отчаянно и безнадежно штурмовали стену. Сотни тел, по большей части халь-дойч, но были, вроде бы, и чистые дойч. Тогда Верн не задумывался: отчего дойчи оказались по разные стороны мятежа? «Изменники» — казалось вполне исчерпывающим объяснением. Да и не до отвлеченных мыслей было — работка еще та. Спускали по узким лестницам и веревкам «штурмовые помосты», раскладывали «дорожкой» по шипам, балансируя, выковыривали кости и расползающуюся одежду, подцепляли крючьями потемневшие кирасы и шлемы. После поднятия на вал надлежало вытряхнуть череп, разложить «нужное и ненужное» по разным корзинам. Останки, несмотря на высушенность солнцем и вымытость дождевыми потоками, смердели… ну, как старые покойники и смердели. Некоторые курсанты не выдерживали. Травмированных и давших слабину безжалостно списывали из училища. Тяжелый был месяц.
Позже Верн как-то спросил у друзей — а так уж оно нужно было? В училище недобор курсантов, зачем было гробить парней на столь жуткой и не очень нужной работе, не проще было загнать на чистку рва пару десятков пленных тресго? Фетте объявил, что то была работа для настоящих мужчин, и лично он не жалеет, что прошел через такое, хотя пару раз тогда во рву и усрался по полной. Вольц со свойственной ему четкостью пояснил, что заменить курсантов пленными было никак нельзя: взрослый тресго, даже похудевший в плену, все равно весит побольше мальчишки-первокурсника, следовательно, в большей степени рискует повредить защитные шипы, тут «штурмовые помосты» не очень и помогут, а «полысевшее» дно подправить будет невозможно. Что ж, логично.
Сейчас друзья отдыхают в крошечной караулке, наверняка играют в кости, а Фетте опять несет постыдные и смешные враки насчет баб, Вольц снисходительно хмыкает, оба позволили себе снять шлемы — наступает самая спокойная часть дежурства. Ночью, да еще в дождь, через мост ездят мало. Утром опять начнется суета с мелькающими экипажами, гонцами и важными визитерами. Будет холодно, сыро, потом начнет невыносимо парить.
А пока сухая духота изматывала. Верн чувствовал, как по спине течет пот. По ощущениям, после смены с поста придется выливать жижу из сапог, но это обманчивое впечатление — пот и остальное впитывается непонятно куда. Ну, служба, да.
Мост и дорога были пусты, ни малейшего дуновения ветерка. Сумрак уже добрался до склона замкового холма, крыши отдаленных корпусов Медхеншуле утонули, вечер лизнул трубу Мемория, неспешно растворял башни городской стены…. А башни замка еще плавали в последних лучах поблекшего солнца. Высоченная стальная шпиль-мачта Виссен-башни, громоздкий параллелепипед Канцлер-палас, оборонительные башни с черточками странноватых горизонтальных бойниц, с угадывающимися пустыми площадками турелей, десятками висячих мостиков и загадочных переходов.