Хрупкий локоток Анн поддержали как всегда с удвоенным старанием, девушка улыбнулась транспортному служащему. Вообще фургон, хоть и чуть дороже, но заведомо выигрывает у трамвая. Тут и толпы нет, и рессоры — старые, но надежные — баюкают. Раньше было наоборот: Анн отлично помнила, как по трамвайной линии ходили два состава — сейчас «Черный» лок-мот остался, а «Красный», со старинным знаком-«пауком» на круглом лбу корпуса, уже давно простаивает в ремонте. Наверное, года два чинят, и по слухам, не особо-то он там починке поддается. Впрочем, слухам матерые эстерштайнцы сроду не верили, наверное, починят-таки трамвай, изыщут железо и чугун на такую ценную машину. Вот будет трамвай вновь пассажиров возить или только замковые грузы таскать — большой вопрос.
Анн поняла, что снова совершенно необоснованно грешит помыслами, и принялась смотреть в окно. Опустевший состав трамвая уже обогнул рельсовый круг перед Ратушей, встал на Конечную под погрузку. В верхнюю часть города и в замок стремилось куда больше служащих, давились на посадке изрядно. Сейчас и на грузовых «плотах» поедут, благо поклажу с них сгрузили, разрешено пассажирам занять. Но все равно прямо штурм времен Третьего мятежа, а не посадка, кондуктора уже в голос орут и дубинками работают. А кричать и дышать на Фатерлянд-плац — удовольствие ниже среднего.
Судебный Угол просторного Фатерлянд-плац славился на всю страну, фермеры сюда специально приезжали посмотреть. Преступников здесь вешали часто, каждый выходной день, причем вздергивали в идеальном стиле — вон шестеро висят, все как по линеечке, даже ноги на одном уровне, хотя вот с тем длинным ворюгой палач-мейстерам явно пришлось повозиться. Но ведь несет разложением невыносимо. Перед исполнением приговора осужденные собственноручно под свои полосатые балахоны хлорную известь засыпают — старинная традиция — но не особо помогает. Известь нынче хуже стала, что ли? Раньше как-то меньше воняло. Или по молодости на всякие мелкие сложности даже и внимания не обращаешь?
— Хайль, господа! Отправляемся! «Номер третий» — от Фатерлянда до форта Белл! Никто маршрут не попутал? — громко напомнил кучер.
— Трогай, Карл, все свои тут, — заверил старичок-отставничок, гордо разворачивая гремучие медные страницы «Эстерштайнской торговой» и косясь на Анн.
Просто ужас какие нынче обеспеченные и образованные пассажиры пошли. Дорогие газеты читают, пусть и месячной давности — все четыре газетные страницы, закатанной убористым текстом медной жести, уже порядком потемнели и помялись-захватались предыдущими умниками. Анн посмотрела на старикана озабоченно и слегка пристально, с малым намеком на злонамеренную бабскую алчность. Отставник немедля уткнулся в газету. Догадливый.
Выглядеть (и казаться) правильно Анн умела с детства. Природное, от мамки и бабки унаследовано, да простят нас боги за такое слово. Когда-то по глупости даром не пользовалась, с возрастом разобралась. Между прочим, самое ценное-тайное знание и умение — прежде всего сама в себе разберись, иначе вообще мало будет толку. Такому искусству в Медхеншуле не учат.
Фургон прокатил мимо величественного здания Ратуши — пять этажей из отборного красного кирпича — это не шутки. В высокие резные двери входили озабоченные служащие, все отлично одетые, мужчины бритые, сплошь в модных элегантных дойч-костюмах, отлично сшитых чиновничьих мундирах, значках и орденах. Отличная добыча, но не по зубам простой фир-дойч. Ничего, обходились и впредь обойдемся.
Проехали мимо Судного угла — экипаж мгновенно наполнила трупная вонь, все принялись отмахиваться, хотя это и не совсем прилично — настоящего гражданина должен радовать смрад поверженного врага рейха. Но не радует, поскольку аж глаза режет. Кучер рискнул подстегнуть упряжку, лошади ускорились.
…«Государственный вор», «убийца», «изменник»… успела Анн машинально прочитать медные таблички на груди трупов.
— А долговязый — продажный шпион, на мятежных тресго работал, — объявил отставник, вновь оглядываясь на девушку.
Анн впала в очевидный панический ужас пред мертвыми шпионами, заодно добавив долю видимой (и труднопреодолимой) тошноты. Нет, тошнотных девушек настойчивый ветеран не любил, снова живо отвернулся. И верно — на груди, кроме боевых знаков, бляха-«шестерка» — шесть раз долг-ленд отдал. Очень меток мужской силой, осел плешивый, того не отнять.
На платье самой Анны Драй-Фир блестела скромная «единичка», правда, из настоящего полированного железа. Рожала один раз, можно сказать, очень мало родному и любимому Эстерштайну от себя отдала. Да, возрастом еще молодая (особенно если по «свайсу»), но вот-вот недостаток рвения в деторождении уже начнет вызывать у окружающих закономерное недоумение и негодование. И значок «фельдмастер государственного здоровья» не поможет.