— А я чего? — удивляется Анн. — Умыться надо, да?
— Надо. Хуже вряд ли будет.
Отряд «налогов» разгружается у дома сельского старосты-лейтера: расседлывают лошадей, распрягают повозки. У ручья звучат грубые голоса и хохот. Там смеется и мамка — ее звонкий голос выделяется по-особенному, кажется почти незнакомым, пугающим. Но мамка всегда знает, что делает. Она умная, красивая, с постриженными почти по нижней границе дозволенного законом волосами, высокая и с грудью, почти как сказочная ксана, а то и истинная дойч, хотя и нельзя так говорить.
Анн помогает свежевать зарезанную в загоне ламу, изо всех сил оттягивает неподатливую шкуру, Дед подрезает жилки, перехватывает единственной рукой, тянет — обнажается тощее, но яркое мясо. Та работа, в которой обе руки нужны, но где же на всё нужное сильных рук набраться-то?
Дед и мамка нравятся друг другу. Это не секрет, вся деревня знает. Мамка вдвое моложе однорукого, красива, а он весь в шрамах и с выбитым глазом, зато хороший человек. Но в этот вечер и завтра они будут порознь, даже близко не подойдут, дни Налога — они такие. Анн всё знает про взрослую жизнь, она и сама почти взрослая.
Вечер оглушительно и заманчиво пахнет жареным мясом, горьким терновым шнапсом, роскошным стальным оружием, упряжью и чужими людьми. Сияет на небе Луна и Темная Фея, обе круглые, красивые, полнолунные. Пируют у костров гости и селяне, чуть нервно смеются женщины, гундит и подхрюкивает губная гармоника, дети разглядывают и кормят травой лошадей в загоне — в деревне такого дорогого и редкого скота нет и не будет. Дед сказал, «особо не вылазь», Анн запомнила и ведет себя скромно.
Усталая, прибрела домой. Ганз уже уложил младшего, а мамки сегодня не будет. Она с фельдмейстером гостей — самая красивая селянка с самым главным и почетным гостем, да. Полнолуние и долг пред Эстерштайном — один из главных законов жизни. Анн знает, что когда-то в такую ночь зачали ее, а до этого сделали Ганза, правда, братик подпортился и теперь никуда не уйдет. До этого был Карли — его уже забрали, и сестрица его почти не помнит. А после Анн родился младший — этот, наверное, крепким вырастет, очень нужным стране. Когда его заберут, может, уже и Второй Приход случится, настоящая Империя воцарится, время у малого еще есть, он же долго расти будет. Но уйдет как Дед, обучится, много подвигов совершит, наверное, с рукой останется — Эстерштайн при Империи станет уж вовсе-вовсе могучим, всех врагов мигом покорит.
Спит уставшая и наевшаяся Анн, меховая подушка под щекой привычна, пахнет ламой и горькой душистой травой. И нет никаких предчувствий.
…Собирался «налог» в путь все там же — у потухших костров. Слегка опухшие после вчерашнего пира возницы уже запрягли, воины надевали шлемы, а фельдмейстер обоза выговаривал старосте:
— Это же как⁈ Мяса недобор, трав по норме едва насушили, людей только двоих дали. Мешков шерсти в норму сдали, но это же просто смех дешевый. Мне-то что, я записал, ты подписал. Но Канцелярия удивится, у них по плану сбора иное значится.
— А что я могу? — уныло развел руками лейтер-староста. — Год такой. Целое стадо изгрызли в две ночи. Это ж львы, им чего, от них шестами не отмашешься. Оружия не даете, на все селенье один топор да шесть стальных наконечников. И куда с этим? Льва речью о славе Эстерштайна не вразумишь, он дурной и голодный.
— Поговори еще! — зашипел фельдмейстер. — Сдурел, прилюдно такие незаконные речи вести⁈ Тут тебе не в арлаг дорога, а разом в штлаг дурные мослы двинешь.
— Я говорю — год плохой, — дрогнувшим голосом поправился староста. — Хищник злобствует, а по возрасту долг-ленда что выросло, то и отдали еще весной. В остальном только девки к возрасту и подошли. Взяли бы, а? Вон смотри — какая крепкая!
Он указал на Эльви — девчонка перепуганно попятилась. Ровесница Анн, она была почти на голову выше, крепенькая, даже непонятно с чего такие бока наела.
— Её? И куда? — закатил глаза фельдмастер. — В Медхеншуле учиться на перзёнлих-динер[5], в личные прислуги отдать? Пусть восхищает.
Солдаты и селяне засмеялись. В личные прислуги Эльви явно не годилась. Нет, бедрами и иным она в красавицы запросто готова вырасти, но мордаха…. Льва отпугнет без всякой оружейной стали. Густая смесь кровей феаков[6] и байджини дала смуглую кожу и раскосые глаза, это же самая низкая смесь, тут даже ахт-дойч[7] только вдалеке проходил.
Мать Эльви обиделась, сказала, что девчонка у нее хорошая. Ей ответили, что хорошая, да только судьба ей — ламам хвосты крутить. Мать Эльви сказала еще погрубей, ей ответили хохотом. Тут староста глянул на Анн: