— Слушайте, обер-фенрих, а что происходит? — как-то поинтересовался Немме, увязавшийся с ламами и командиром на водопой.
— В каком смысле? — удивился Верн. — Животные пьют, вы же видите. Мы охраняем. Львы где-то рядом. Довольно навязчивые твари, хотя и осторожные.
— Я не про львов. Верн, вы же неглупый парень, к чему держать меня за идиота? Зачем ваш Вольц притворяется? Мне кажется, его зрение вполне в норме. Да и зачем завязывать глаза человеку, который все равно ничего не видит? Вы пытаетесь таким способом заставить фельдфебеля ошибиться и раскрыться? Это напрасно, он весьма неглуп.
— И он неглуп, и я не совсем тупой обер-фенрих, а вы так и вообще гений наблюдательности и прозорливости. Проявите эти похвальные качества во время перехода — вам вести записи научных открытий. И вообще истинное счастье, что в нашем отряде сплошь незаурядные военнослужащие. Вы, видимо, еще и врач?
— Нет, почему же.… Понимаю, насчет зрения Вольца я могу ошибаться. Я просто поинтересовался, так сказать, в частном порядке.
— Внеслужебные разговоры военнослужащих и прикомандированных к ним лиц могут носить частный и доверительный характере. Это не возбраняется уставом. Но такой разговор должен начинаться согласно общепринятым приличиям. А не с требования объяснить «что происходит?».
Немме поскреб бритую аккуратную плешь и неожиданно сказал:
— Это весьма тонкое замечание. Вы правы. Прошу меня извинить. В последнее время я был вынужден вести довольно свинский образ жизни и как-то незаметно втянулся. Верн, а могу я спросить — где вы воспитывались?
Обер-фенрих засмеялся:
— Странный вопрос. Как и все: Киндерпалац, младшая школа, средняя, затем сдал экзамены в училище Ланцмахта, попал в учебный взвод. Собственно, а какие тут могут быть варианты?
— Действительно. Порой вы ощутимо отличаетесь от своих боевых товарищей. Нет, они славные простые парни, но вы слегка другой.
— Мы все слегка другие. Это людям свойственно. Вольц бывает жуткой занудой, но он бесстрашен, имеет отличную память и наверняка дослужится до генерала Ланцмахта. Фетте частенько грубоват и хамоват, зато на него можно всецело положиться. А вы, Немме? В армейской службе вы смыслите крайне мало, но в чем-то же смыслите?
— Когда не пью? Это верно, смыслю. Вернее, когда-то кое-что смыслил. Но то осталось в прошлом. Мои профессиональные знания больше не востребованы.
— Гм, не уверен, что уместно продолжать расспросы, но мне весьма любопытно. В этом деле нет государственной тайны?
— Тайна? Это вряд ли. Да вы никому и не расскажете: во-первых, лично вы привыкли держать язык за зубами, во-вторых, мы едва ли выберемся с этих диких берегов. Я был… вы знаете, что такое «филология»? Нет? Я так и думал, про эту науку уже никто не помнит. Скажем проще — я был библиотекарем и исследователем книг.
— О! Я не очень разбираюсь, но, по-моему, это весьма редкая и ценная специальность.
— Так и было. Пока существовала Гуманитарная библиотека Хейната. Теперь я вот… походный ботаник.
— А что случилось с этой Гуманитарной библиотекой?
— Переформирована. «Согласно планов приведения в порядок исторического собрания книг и пополнения фондов актуальными современными изданиями». В «Эстерштайне-Хойте» была статья. Не читали?
— Эту газету у нас только на штаб училища выписывают. Но я не совсем понял. «Приведение в порядок и пополнение» — этим же вы и должны по профессии заниматься?
— Я же не один служил в замковой библиотеке. Если собрание сокращается на 3635 томов, то и филологов нужно поменьше.
— Понятно. Книги продали в частные руки? Это же уйма уникальных томов. Наверное, во всем Хамбуре книг было меньше. Полагаю, изрядную сумму выручил замок на распродаже.
— Книги уничтожены. Согласно утвержденной описи и протокола комиссии. Как «издания, устаревшие и не соответствующие современному духу времени и текущему моменту расовой осведомленности». Конечно, книги не сожгли, сдали в типографию, там переработали на бумагу для печати современных крайне востребованных изданий и канцелярских изделий. Возможно, ваш ЖБП изготовлен из старинной бумаги.