Вилли, который уже через несколько дней улетел обратно в Калифорнию, чтобы вернуться к своей работе, звонит мне каждое утро и каждый вечер, чтобы поддержать меня, напоминая мне, что мы любим друг друга и, что у нас счастливая жизнь за морем. Его голос доносится до меня издалека, и мне кажется, что это продукт моего воображения, что на самом деле не существует ни деревянного дома, где-то на берегу залива в Сан-Франциско, ни этого пылкого любовника, превратившегося теперь в далекого мужа. Мне также кажется, что мой сын Николас, моя невестка Селия, маленький Алехандро с его огромными ресницами словно у жирафа, все это тоже было только в моем воображении. Кармен Балселлс, мой агент, иногда заходит сюда, чтобы передать соболезнования от моих издателей или новости о моих книгах, и я не понимаю того, что она говорит мне, во всем этом мире есть только ты, дочь, и пространство без времени, в котором мы обе теперь находимся.
В долгие часы тишины на меня нахлынули воспоминания, все пробежало передо мной разом за одно мгновение, как будто вся моя жизнь слилась в один неразборчивый образ. Девочка и девушка, которыми я была, женщина сейчас, и старуха, которой я стану, все стадии моей жизни - это вода из одного и того же бурного источника. Моя память похожа на мексиканскую фреску, где все происходит в одно и то же время: в одном углу корабли конкистадоров, в то время как в другом инквизиция истязает индейцев, освободители скачут галопом под окровавленными знаменами, и Пернатый Змей, один из величайших богов в ацтекской мифологии, стоит лицом к лицу с принявшим страдание Христом посреди дымящихся труб индустриальной эпохи. Такова моя жизнь, многообразная и изменчивая фреска, в которой я одна способна разобраться, и которая для меня самой является большой тайной. Разум выбирает, преувеличивает, предает, события ускользают, люди забываются, и в конце концов остается только путь души, редкие моменты духовного откровения. Меня интересует не то, что со мной произошло, а лишь шрамы и отметины, которые меня характеризуют.
В моем прошлом мало смысла, я не вижу там порядка, ясности, целей или путей, лишь путешествие вслепую, руководствуясь инстинктами и событиями вне моего контроля, изменившими ход моей судьбы. У меня не было никакого расчета, лишь благие намерения и смутная надежда, что существует некий высший разум, определяющий мои шаги. До сих пор я никогда не делилась своим прошлым, это мой потайной сад, тот, куда не имел доступа даже самый настойчивый любовник. Прими его, Паула, может быть, он тебе в чем-то поможет, потому что, мне кажется, что твоего уже больше нет, ты утратила его в этом долгом сне, и жить без воспоминаний невозможно.
Моя мать вернулась к своим родителям в Сантьяго; неудачный брак считался тогда худшим из несчастий для женщины, но она, еще не зная об этом, ходила с высоко поднятой головой. Консул Рамон, влюбленный в нее, погрузил ее на корабль с ее детьми, с устрашающего вида собакой Маргарой, и с ворохом сумок и коробок со столовым серебром. Прощаясь, он, держа ее за руки, повторил обещание вечно заботиться о ней, но она, больше озадаченная устройством в тесной каюте, поблагодарила его едва заметной улыбкой. Она привыкла к любезному отношению к себе и не имела оснований считать, что этот чиновник, с которым они были связаны по столь сомнительному поводу, впоследствии сыграет ключевую роль в ее будущем, она не забывала также, что у этого мужчины есть жена и четверо детей, и, кроме всего прочего, у нее были более неотложные проблемы: новорожденный тяжело дышал, словно рыба, вытянутая из воды, двое других детей испуганно плакали, и Маргара погрузилась в привычное для нее угрюмое молчание.
Когда она услышала шум двигателей и сиплый звук сирены, возвещающей об отправлении корабля, она впервые почувствовала проблески житейского урагана, перевернувшего ее с ног на голову. Конечно ее с радостью примут и приютят в родительском доме, но она уже больше не была незамужней молодой девушкой и должна была заботиться о своих детях, подобно вдове. Шум волн, застав ее озадаченной этим вопросом, вернул в памяти воспоминание о креветках из их медового месяца, и она улыбнулась с облегчением, потому что, по крайней мере, теперь она была далеко от своего странного мужа. Ей едва исполнилось двадцать четыре года, и она понятия не имела, как зарабатывать на жизнь, но в ее жилах не даром текла кровь того далекого баскского моряка авантюриста.
Так я и «выросла» в доме моих бабушки с дедушкой. Ладно, это ведь всего лишь оборот речи, правда в том, что ростом я выросла не сильно большой, невероятными усилиями достигнув всего лишь полутора метров, рост, который сохранялся у меня где-то до месяца назад, когда я вдруг почувствовала, что зеркало в ванной начало подниматься. Памплинас, ты не съеживаешься, дело в том, что ты похудела и ходишь без каблуков, уверяла меня мама, но я заметила, что она посматривает на меня обеспокоенно. Я рассказываю, что я росла с трудом, вовсе не для метафоры, были применены все средства, чтобы растянуть меня, за исключением гормонов, потому что в то время их использование было из области экспериментирования, и Бенджамин Биель, семейный врач и вечный платонический обожатель моей матери, боялся, что у меня отрастут усы. По мне то это было бы не так уж и страшно, поскольку от них всегда легко избавиться с помощью бритвы.