Ее родители были люди очень консервативные и строгие, как вся та ветвь нашей семьи, и им приходилось стоически переносить странности жениха. Однажды мой дядя купил на рынке коровью голову, и два дня возился с ней, соскребая и вычищая ее изнутри, к нашему вещему ужасу, поскольку мы никогда не сталкивались ни с чем столь зловонным и столь чудовищным, и справившись, в конце концов, со своей затеей, он явился в дом своей невесты в воскресенье после церковной службы, одетый по этикету и с коровьей головой, одетой на себя в качестве маски.
Входите, дон Паблито, - тут же невозмутимо приветствовала его служанка, открывшая дверь. В спальне моего дяди все пространство от пола до потолка было занято полками с книгами, а в центре стояла отшельническая кровать, где я проводила большую часть ночи за чтением. Я убедилась, что в темноте персонажи покидают страницы и бродят по дому; я прятала голову под одеялом, в страхе от Дьявола в зеркалах и от толпы персонажей, которые бродили по комнатам, погруженные в свои страсти и приключения: пиратов, куртизанок, бандитов, ведьм и молоденьких девушек. В половине девятого я должна была выключать свет и ложиться спать, но дядя Пабло подарил мне фонарик, чтобы я могла читать под одеялом; и с тех пор у меня появилась извращенная склонность к тайному чтению.
Невозможно было предаваться скуке в этом доме, полном книг и экстравагантных родственников, с запретным подвалом, с регулярным появлением приплода новорожденных котят – которых Маргара топила в ведре с водой - и с радио на кухне, стоявшим за спиной у моего деда, из которого гремели модные песенки, криминальные новости об ужасных преступлениях и романы о несчастной любви. Мои дяди для собственного развлечения придумывали разные грубые и жестокие шуточки, основной целью которых было немного поиздеваться над детьми, зачастую доводя их до слез. Предметом этого становились разные вещи, от приклеенной к потолку купюры в десять песо, которую мы могли видеть, но никак не могли достать, до конфет, из которых шприцем была удалена шоколадная начинка, и заменена на острый соус. Нас спускали с самого верха лестницы в деревянном ящике, подвешивали вниз головой над нужником, угрожая бросить веревку, заливали в унитаз спирт и поджигали его, предлагая заплатить тому, кто рискнет сунуть туда руку, складывали стопкой старые покрышки от машины моего дедушки и засовывали нас внутрь, где в темноте мы визжали и кричали от страха, задыхаясь от запаха старой резины. Когда старая газовая плита была заменена на электрическую, нас ставили на конфорки, включали их на малую мощность и рассказывали нам сказки, чтобы дождаться, пока тепло от подошв нашей обуви проявит себя сильнее, чем интерес к услышанному, а мы тем временем слушали их прыгая с ноги на ногу. Моя мама защищала нас с яростью львицы, но она не всегда была рядом в доме чтобы защитить нас, в противоположность ей Деда считал, что жестокие развлечения хороши для формирования характера, и служат для детей своего рода образованием. Тогда у нас еще не было подхода, пришедшего впоследствии из Северной Америки, что детство должно быть невинным периодом в жизни, и считалось, что жизнь – это суровое испытание, для которого требуются крепкие нервы. Воспитание ребенка основывалось на выживании: чем большему количеству бесчеловечных испытаний подвергался ребенок, тем лучше он был подготовлен к трудностям взрослой жизни. Я признаю на своем опыте, что это дало хорошие результаты, и, если придерживаться этой традиции, я должна была бы подвергнуть мученическим испытаниям своих детей, и теперь своих внуков, но для этого у меня слишком мягкое сердце.
Иногда летом по воскресеньям мы ездили с семьей на Сан-Кристобаль, холм в центре столицы, который тогда еще был уголком дикой природы, хотя теперь он уже переделан под городской парк. Иногда нас сопровождали Сальвадор и Тенча Альенде с тремя дочерьми и со своими собаками. Альенде тогда уже был известным политиком, наиболее деятельным депутатом среди левых и объектом ненависти со стороны правых, но для нас он был просто еще одним из наших дядей.
Мы с трудом карабкались на склон по тропинкам, едва протоптанным среди зарослей сорняков и лужаек, таща на себе корзины с едой и шерстяные шали. Там наверху мы искали себе удобное место с видом на город, лежащий внизу у наших ног, что двадцать лет спустя, во время военного переворота, я стала бы делать уже совсем по другим причинам, и заботились о наших закусках, оберегая курицу, вареные яйца и пирожки от собак и от непобедимого наступления термитов.