В спальне среди антикварной мебели и персидских ковров висело фальшивое зеркало в раме стиля барокко, за которым, на самом деле, было устроено потайное окно. Хозяин дома любил устроиться напротив него с избранными приглашенными, угощая компанию спиртным и наркотиками, и наслаждаться зрелищем любовных утех ничего не подозревавшей незадачливой парочки. В тот вечер в числе приглашенных оказался один высокопоставленный политик из правительства. Когда была открыта занавеска, к немалому сюрпризу для компании, обнаружилось, что в этот раз парочкой были двое мужчин, но, что было еще неожиданней, один из них, одетый в корсет и кружевные подвязки, оказался старшим сыном политика, молодым юристом, которому сулили блестящую карьеру. От такого унижения отец потерял самообладание, и, разбив зеркало ударом ноги, набросился на своего сына, сорвал с него интимное женское белье, и, если бы не вмешательство остальных, вероятно, забил бы его до смерти.
Спустя несколько часов уже все газеты в Лиме пестрели подробностями произошедшего, добавляя все более и более пикантные подробности. Бытовало подозрение, что инцидент не был случайным, что кто-то подстроил эту сцену из злого умысла. Перепуганный происходящим, Томас исчез, без каких-либо объяснений. Моя мать узнала об этом скандале лишь несколько дней спустя; она тогда жила в уединении, из-за сложного протекания беременности, а также чтобы избавить себя от контакта с кредиторами, требовавшими оплаты счетов. Устав ждать выплаты зарплаты, домашние слуги разбежались, и с ней осталась только Маргара, чилийская женщина с суровым лицом и каменным сердцем, которая служила в семье с незапамятных времен. В таких условиях, когда начались схватки, маме оставалось лишь стиснуть зубы и готовиться рожать самым примитивным способом. Мне было около трех лет, а мой брат Панчо едва начал ходить. Той ночью, мы сидели, съежившись в коридоре, слыша стоны нашей матери и наблюдая за Маргарой сновавшей с чайниками горячей воды и полотенцами. Хуан появился на свет в полночь, маленький и сморщенный, крошечный лысый мышонок, который едва дышал.
Вскоре выяснилось, что он не может глотать, он родился с комом в горле, и молоко не проходило внутрь, ему было бы суждено умереть от голода, в то время как у его матери груди лопались от молока, но его спасло лишь упорство Маргары, которая в своей решительности сохранить младенцу жизнь, сначала выдавливала ему в горло каплю за каплей с помощью ватного диска, смоченного в молоке, и затем размешивала образовавшуюся там густую кашицу деревянной ложечкой.
Годами я кручу у себя в голове мрачные причины, способные оправдать исчезновение моего отца, напрасно я приставала ко всем окружающим с расспросами о нем, в отношении его личности, словно сговорившись, все хранят молчание.
Люди, знавшие его, характеризуют его человеком очень умным, и ничего не добавляют к этому. В детстве я считала его преступником, впоследствии, когда я узнала о сексуальных извращениях, я приписала ему их все, но, похоже, ничто столь новомодное не может послужить привлекательным объяснением его прошлого, он был всего лишь трусливой душой; в один прекрасный день его ложь открылась всем, он полностью потерял контроль над ситуацией и сбежал.
Он бросил службу, больше не виделся ни с матерью, ни с родственниками, ни с друзьями, и буквально растворился в воздухе. Я представляю его себе –немного в шутку, конечно – скрывающимся в Мачу-Пикчу, одетым перуанским индейцем, с накладными косами и в ворохе разноцветных юбок.
- Никогда больше не говори этого! Откуда ты взяла эту ерунду? - набросилась на меня мать, едва я поделилась с ней этой мыслью. Как бы то ни было, он бесследно исчез, но не переместился на прозрачные вершины Анд, растворившись в одной из деревушек племени аймара, как я воображала себе, он просто опустился на одну ступеньку безжалостной лестницы чилийских социальных классов, став при этом невидимым.
Он вернулся в Сантьяго и продолжил ходить по центральным улицам, но, поскольку он перестал бывать в одной с нами социальной среде, это было равносильно тому, что он умер. Я больше никогда не виделась ни с моей бабушкой по отцовской линии, ни с кем-либо из его семьи, кроме Сальвадора Альенде, который поддерживал с нами отношения из своего стойкого чувства преданности к близким. Я никогда больше не видела своего отца, я не слышала, чтобы при мне упоминали его имя, и я ничего не знаю о его внешности, поэтому, когда меня однажды вызвали, чтобы опознать его труп в морге, для меня это выглядело очень иронично, но все это произошло уже намного позже.