В городах смотреть особенно не на что. Это не Новая Англия с ее архитектурными красотами. Там только простые дома, негри shy;тянские лачуги, современные бунгало с верандами и уродливые за shy;городные клубы, кое-где Общественная Площадь, старые строения с надписями «Квартал Уивера, 1882» и новые, где размеща shy;ются агентства Форда, по краям Площади стоят автомобили.
На востоке Старой Кэтоубы сохранился некий дух древности. Восток заселялся прежде запада, там есть несколько старых горо shy;дов, остатки плантаций, наперечет прекрасных старых зданий, там много негров, скипидара и табака, сосновые рощи и унылые, плоские земли прибрежной равнины. Люди на востоке привык shy;ли считать себя лучше тех, кто живет на западе, потому что посе shy;лились на своих землях несколько раньше. На самом деле они ничем не лучше. На западе, в окружении гор, люди совершенно обыкновенные, у них привычные, простые ирландско-шотланд shy;ские лица и такие фамилии, как Уивер, Уилсон, Гаджер, Джойнер, Александер и Паттон. В действительности запад лучше вос shy;тока. Жители запада шли воевать, хотя войны и не хотели. Сра shy;жаться им было не за что: это простые, обыкновенные люди, они не имели рабов. И всегда пойдут на войну, если прикажут Лиде shy;ры – они созданы для военной службы. Думают они долго и се shy;рьезно, взвешивая все «за» и «против»; они консервативны, голо shy;суют по старинке и отправляются на войну, если им велят боль shy;шие люди. Собственно говоря, запад – край незначительных, добрых людей шотландско-ирландского происхождения, они ничем особо не выделяются, только говорят менее протяжно, ра shy;ботают прилежнее, меньше бездельничают и стреляют чуть по-метче, когда приходится. Это просто одно из неприметных мест на земле, здесь проживает около двух с половиной миллионов полей, у которых нет ничего выдающегося. Будь у них что-то выдающееся, оно проявилось бы в их домах, как в прекрасных белыx зданиях Новой Англии; или в амбарах, как у пенсильванских голландцев. Это всего-навсего простые, обыкновенные, скром shy;ные люди – но в них заключено почти все, что есть в Америке.
Джордж Уэббер должен был знать все это двадцать пять лет назад, когда однажды лежал на траве перед дядиным домом. Он прекрасно знал все, что его окружало. Люди это знают, хотя подчас и притворяются, что нет. Джордж лежал на траве, срывал травинки, удовлетворенно рассматривал их, принимался жевать. И знал, что травинки такие. Засовывал пальцы босых ног в траву, думал о ней. Он знал, что трава щекочется так. Среди зеленой травы видел пряди бурой, прошлогодней, и знал, что они такие. Протянул руку, коснулся клена. Он видел, как дерево поднимает shy;ся из земли, из травы, ощупал кору и ощутил ее грубость, шеро shy;ховатость. Нажал пальцами посильнее, неровный кусочек коры отломился; он знал, что кора такая. Ветер завывал негромко, как всегда в майские дни. Молодые кленовые листья жались к вет shy;вям, трепеща на ветру. Джордж слышал их шелест, пробуждав shy;ший в душе какую-то печаль. Ветер было прекратился, потом за shy;дул снова.
Повернув голову, мальчик увидел дядин дом, ярко-красные кирпичи, чопорные, диковинные бетонные колонны, в нем все было уродливым, режущим глаз; а сбоку и чуть в глубине – ста shy;рый домик, который построил дед, обитые вагонкой стены, ве shy;ранду, фронтоны, окна, окраску. Он появился на свет по воле случая, как и очень многое другое в Америке. Джордж Уэббер ви shy;дел его и знал, что дела обстоят так. Он видел, как солнечный свет то появляется, то исчезает, видел задние дворы с массой зна shy;комых вещей, видел холмы с восточной стороны города, нежно-зеленые, чуточку пестрые, привычные, знакомые, в позднейших воспоминаниях чудесные, ибо так и ведется на свете.
Двенадцатилетний Джордж обладал зоркими глазами и креп shy;ким телом. У него был прекрасный нюх, он безошибочно разли shy;чал запахи. Лежа на траве перед дядиным домом, он думал: «Вот так обстоят дела. Вот трава, такая зеленая, шероховатая, такая мягкая и нежная, но в ней попадаются бурые камни. Вот дома вдоль улицы, бетонные блоки стен, какие-то скучные, уродли shy;вые, но знакомые, покатые крыши из кровельной дранки, лу shy;жайки, живые изгороди и фронтоны, задние дворы с возведен shy;ными по воле случая хозяйственными постройками, с такими знакомыми сараями и курятниками. Все привычно, знакомо, как мое дыхание, все случайно, как прихоть, и, однако же, некоим образом предопределено, будто судьба: оно такое, потому что та shy;кое!»
Вокруг царила какая-то безмятежность. Щебетание птиц, ше shy;лест кленовых листьев, расслабляющий покой, далекий стук мо shy;лотка по доскам, жужжание шмеля. День словно бы дремал в ти shy;шине, неподвижно зеленела ботва репы, а по улице шел работ shy;ник Карлтона Лезергуда, высокий, рябой, желтый негр. Рядом с ним трусила, дыша шумно, как паровоз, большая собака по кличке Шторм, поражающая своим дружелюбием. Громадный язык ее вываливался из пасти, большая голова покачивалась из стороны в сторону, собака, радостно пыхтя, приближалась, и вместе с ней приближался рябой негр Симпсон Симмс. Высо shy;кий, тощий, весело усмехающийся, исполненный достоинства и почтительности негр шел по улице, как всегда, в три часа. Он вежливо, с улыбкой, поприветствовал Джорджа взмахом руки. Назвал его, как обычно, «мистер» Уэббер; приветствие было лю shy;безным и почтительным, тут же забытым, как того и следует ожи shy;дать от добродушных негров и дурачков, но все же оно наполни shy;ло мальчика теплом и радостью.
– Добрый день, мистер Уэббер. Как самочувствие?
Большая собака трусила, пыхтя как паровоз, язычище ее сви shy;сал из пасти; она приближалась, свесив большую голову, играя мышцами широкой черной груди и плеч.
Внезапно тишина улицы стала зловещей, а спокойный пульс мальчика тревожно участился. Из-за угла дома на другой сторо shy;не улицы вышел поттерхемовский бульдог. Увидя мастиффа, за shy;мер; широко расставил передние лапы, глубоко втянул голову с мнушающей ужас челюстью, губы его растянулись, обнажив длинные клыки, в недобрых, налитых кровью глазах вспыхнул июбный огонь. Под складками толстой шеи заклокотало негром shy;кое ворчанье. Мастифф вскинул крупную голову и зарычал, бульдог, широко расставляя лапы, медленно надвигался на него, иреиполненный ярости, рвущийся в схватку.
А рябой желтый негр подмигнул мальчику и с веселой уверен shy;ностью покачал головой.
– Он не свяжется с моей собакой, мистер Уэббер!.. Нет, сэр… Не гак он глуп!.. Да, сэр! – выкрикивал негр с безграничной убежденностью.- Не настолько глуп!
Рябой негр ошибся! Вдруг послышался рык, в воздухе мелькнула черная молния, сверкнули смертоносные оскаленные клыки. Не успел мастифф понять, что случилось, маленький бульдог яростно вцепился в большое горло более крупной собаки и мертвой хваткой сомкнул челюсти.
За тем, что происходило дальше, трудно было уследить. Большая собака замерла на миг воплощением недоуменного удивле shy;ния и ужаса, какие недоступны человеку; потом тишину разорвал дикий рев, огласивший всю улицу. Мастифф бешено затряс большой головой, маленький бульдог болтался в воздухе, но крепко держался впившимися зубами; крупные капли алой артери shy;альной крови разлетались во все стороны, но все же бульдог не раз shy;жимал челюстей. Развязка наступила молниеносно. Большая голо shy;ва резко поднялась и опустилась: бульдог – уже не собака, просто черный ком – шлепнулся на тротуар с ужасающим хрустом.
В поттерхемовском доме хлопнула дверь, и оттуда выбежал огненно-рыжий четырнадцатилетний Огастес Поттерхем. По улице грузно затопал толстый, неуклюжий, неряшливый поли shy;цейский, мистер Метьюз, дежурство которого приходилось на три часа. Однако негр уже яростно дергал мастиффа за кожаный ошейник, выкрикивая проклятия.
Но было поздно. Меньшая собака испустила дух, едва ударясь о тротуар – хребет ее и большинство костей были переломаны; по словам мистера Метьюза, «бульдог не успел понять, что с ним случилось». А большая, сделав дело, тут же успокоилась; повину shy;ясь дерганью за ошейник, она медленно отвернулась, дыхание ее было тяжелым, с горла медленно капала кровь, окропляя улицу ярко-красными пятнами.
Улица неожиданно, будто по волшебству, заполнилась людь shy;ми. Они появлялись со всех сторон, отовсюду, теснились возбуж shy;денным кружком, все пытались говорить сразу, каждый свое, все убеждали, объясняли, излагали свою версию. Дверь в доме хлоп shy;нула снова, и мистер Поттерхем выбежал на своих потешных кривых, коротких ногах, его яблочно-румяные щечки пылали гневом, негодованием и возбуждением, потешный писклявый голос явственно слышался сквозь более мягкие, низкие, медли shy;тельные, более южные голоса. Теперь это был уже не знатный джентльмен, уже не благородный потомок герцогов Поттерхемов, не кровный родственник титулованных лордов и графов, возможный претендент на огромные поместья в Глостершире, когда их нынешний владелец умрет, а Поттерхем-простолюдин, маленький Поттерхем, торговец негритянской недвижимостью, владелец негритянских лачуг, неукротимый маленький Поттер shy;хем, от гнева и возбуждения кричавший с просторечным выгово shy;ром лондонских кокни: