Лицо Дмитрия застыло и стало похоже на безжизненную маску. Он словно отключился от реальности и долго, наверное, простоял бы в оцепенении, если бы отец не вылил ему на голову графин с водой.
—Значит, сучка, выжила, — процедил он сквозь зубы. — Я должен завершить начатое! — заорал он не своим голосом и помчался к двери.
— Ты и шага больше не сделаешь из дома! — крикнул вслед отец и поспешил к окну.
Едва Дмитрий нарисовался во дворе, как его тут же скрутили трое парней из охраны и поволокли обратно в дом. Он извивался, изрыгая проклятия и угрожая расправой над всеми, кто посмеет встать у него на пути.
В комнате Дмитрия на окнах уже была металлическая решётка и несколько камер видеонаблюдения. Его силой уложили на кровать и удерживали, пока врач делал укол. Препарат подействовал мгновенно. И через несколько секунд Дмитрий погрузился в сон.
— Так сладко спит, — вымолвила Жанна Аркадьевна. Она стояла позади мужа и с болью в глазах смотрела на сына. — Спокойный, как в детстве. Сущий ангел…
— Ты что, тоже крышей тронулась?! — вышел из себя Николай Игнатьевич. — Нашла ангела.
— Что мы теперь будем делать? Как дальше жить? — Голос Жанны Аркадьевны задрожал и сорвался на плач. — Нет. Я не верю, что он мог всё это сотворить! – Никогда Дмитрий не проявлял агрессии. Ребенком он был добрым, покладистым. Его любили друзья, он всегда защищал девочек, если их обижали на его глазах. Откуда эта жестокость, злоба и ненависть.
— Всё будет, как и прежде. У мальчика нервный срыв. Я уже переговорил с кем надо. Несколько сеансов психотерапии, препараты и будет как новенький.
— Его же посадят!
— Не посадят. Никаких прямых улик и ни единого свидетеля. Нам нечего боятся.
— А эта девушка, Лана…
— Она в коме или как там называется это состояние. Никто не знает, сколько она ещё будет находиться в нём. Всё скоро забудется.
— А если она проснётся сейчас?
— Тогда мне её искренне жаль, — буркнул Николай Игнатьевич. — Ты же не думаешь, что я позволю погубить нашего ребёнка.
Жанна Аркадьевна не ответила. Николай Игнатьевич обернулся. Жены в комнате уже не было.
13.3
В пятницу, ближе к полуночи, в ночном клубе «Красная королева» яблоку негде было упасть. Станислав, молодой мужчина средних лет, высокий, спортивного телосложения, подошёл к двум охранникам у входа, и, отдав необходимые поручения, поспешил вернуться в клуб. В руках он держал спортивную сумку, которая смотрелась весьма странно на фоне его стильного темно-серого костюма в тонкую полоску. Пробравшись сквозь разгорячённую толпу, Стас взбежал по винтовой лестнице на второй этаж и повернул налево. Долго шёл по узкому тёмному коридору, потом вновь преодолел лестницу, которая уводила вниз в подвальные помещения, и наконец, приблизился к одной из дверей. Внутри горел свет и работал телевизор. На диване, укрывшись толстым пледом в шотландскую темно-зелёную клетку, лежал Константин.
— Как дела?
— Твоими молитвами, — глухо отозвался Костя, и попытавшись привстать с дивана, скривился от боли. — Эта «рухлядь» когда-нибудь восстановится?! — Только так и не иначе он говорил теперь о своём изломанном теле с двумя огнестрельными ранами в придачу. Его голос наполнился раздражением. — Противно смотреть на себя. Лучше бы сдох, чем остался инвалидом.
Потерев рукой лысину, Стас многозначительно хмыкнул. Спорить он не стал, но в глубине души считал, что своим недовольством Костя гневит Бога. Лежит на диване, в тепле и безопасности и ропщет на судьбу. Егор Фёдорович, врач, который вытащил его считай с того света, утверждал, что, его организм довольно быстро восстанавливается, учитывая тяжесть ранений.
— Достал?!
— Я не бросаю слов на ветер. — Стас поставил перед ним на пол сумку. — Здесь все, о чём просил.
Костя удовлетворённо кивнул, но открывать и смотреть не стал. Каждое движение причиняло нестерпимую боль.
Тогда Стас взял сумку, подошел к металлическому шкафчику, достал из кармана ключ, и открыл замок. Пока он сопел, пытаясь разместить поклажу, Костя мучительно уходил от воспоминаний. Хотя бы наяву не слышать её криков. Хватало и ночных кошмаров, из которых теперь состояли все его сны. Её запах, мгновения удовольствия, а потом ужас и боль. Её боль. Анны. О себе он не думал ни секунды. И даже когда получил выстрел в грудь, а потом в живот, и стал проваливаться в бездонную пучину, вспышками слышал её плачь, и страшные крики.