Сын кивнул в ответ. Он снова выглядел безмятежным и расслабленным. Все эти дни он получал интенсивное лечение. Множество пилюль, уколы и сеансы «промывания мозгов». Ему действительно стало лучше. Точнее всё равно. Абсолютно. И лишь упоминания Барзикова вызывали в нём необъяснимый внутренний дискомфорт, правда желания убить он уже не испытывал.
В коридоре Николай Игнатьевич почувствовал покалывание в груди и слабую тошноту. Прислонился спиной к стене и на несколько секунд закрыл глаза. Возник образ жены и утренний конфликт, который у них произошёл перед тем, как поехать в следственный отдел. Жанна кричала, потом плакала. Умоляла не делать непоправимого. «Димку надо увозить из страны. Нельзя его отдавать в «лапы» следователя. Он психически очень слаб! Погубит себя! — уверяла она.» Если он и вправду ошибся. Принял неверное решение. Усольцев почувствовал, как во рту стало сухо. Губы избороздили сухие трещины. В любом случае, ничего не изменить. Александр, новый помощник, уже оповестил журналистов о том, что Усольцев младший поехал в следственный отдел на допрос. Не было сомнений — их уже поджидают у выхода, чтобы взять интервью. Сын не должен подвести. От него требуется такая малость: повторить слово в слово всё то, что несколько дней репетировал с адвокатом.
— Шеф, Вам плохо? — послышался рядом встревоженный голос. — Может водички?!
Николай Игнатьевич открыл глаза, смерил охрану тяжёлым взглядом:
— Всё в порядке. Пошли на улицу. Мне нужен свежий воздух.
14.2
Спустя некоторое время, Усольцев снова возник под кабинетом следователя в сопровождении охраны. Завидев его, адвокат бросился к нему навстречу. Николай Игнатьевич, почуяв недоброе, с ходу набросился на него:
— Где Дмитрий?! Почему ты не с ним?! Я тебе за что деньги плачу?!
—Дмитрий в кабинете. Ждёт, когда его отведут на опознание в соседний кабинет. Я его оставил на минуту, чтобы Вас предупредить.
— Какое к чёрту опознание?! — злился Николай Игнатьевич. – Что тут происходит?
Адвокат молча развел руками.
Тем временем в коридоре появилось несколько мужчин не высоких, худощавого телосложения, одетых в штатское, в сопровождении капитана милиции. Они подошла к двери одного из кабинетов и вскоре за ней исчезли. Усольцев нахмурился и вопрошающе посмотрел на адвоката. Тот снова пожал плечами. А что он ещё мог сказать?! Злобнов всё хитро спланировал. Тайный свидетель, о котором он объявил, был загадкой даже для его начальства.
Веко под правым глазом Николая Игнатьевича нервно пульсировало. Он дотронулся до него рукой, но лучше не стало.
— Ты же говорил, что всё гладко и в деле нет никаких острых углов?!
— Успокойтесь, Николай Игнатьевич, — попросил адвокат, — не вижу причин для паники. — Он положил руку ему на плечо, но тот, брезгливо сморщившись, сбросил её. — Может какая-нибудь бабка что-то увидела из окна. Этим старикам вечно мерещится. Везде суют свой нос, но поверьте, это не повод для беспокойства. Я в один миг разнесу такого свидетеля в суде.
— Никакого суда, — процедил депутат сквозь стиснутые зубы. Он был в ярости. — Всё надо закончить здесь и сейчас. Там на улице уже целая куча журналистов. Из отделения я должен выйти вместе с сыном. Ты меня понял?!
Адвокат кивнул.
— Иначе … — угрожающе прошипел Усольцев.
— Я Вас отлично понял. Не надо мне угрожать.
Мотя находилась от депутата не далеко, в противоположном конце коридора, возле окна и с интересом наблюдала за тем как развивается с режиссированный её сюжет «Картина маслом! — ухмылялась Мотя, наблюдая за нервными движениями и озабоченными лицами врагов» Эти двое даже не предполагали, насколько близки к краху. Конечно, благоразумнее было держаться от Усольцева подальше, но Мотя не смогла совладать с эмоциями и направилась к депутату.
Нахмурив лоб, Усольцев пытался понять, кто эта рыжеволосая дама, так бесцеремонна вторгшаяся в его пространство и смерившая его с ног до головы холодным презрительным взглядом.
— Мы знакомы? – спросил он.
— Упаси Господь! — фыркнула Мотя.
— Что надо?
Мотя повела носом, потом вдохнула и с серьезным видом обратилась к депутату: