Он спустился в темную кухню, зажег всего одну свечу. На столе, накрытая крышкой, стояла тарелка с пудингом, рядом — блюдо с яблочным пирогом. Мужчина улыбнулся, налил себе чая и принялся за еду. Хотя, наверное, со стороны это смотрелось как «набросился». Давно он не испытывал такого голода, вообще давно не чувствовал так остро вкус еды.
Гарри поднял голову, когда услышал наверху шаги. Кто ходит, неужели Гермиона? Он испугался, потому что еще не успел успокоиться после прошедших двух месяцев опасений за родных людей.
Гарри вскочил, оставив недоеденным кусок пирога, выхватил палочку и почти бесшумно поднялся наверх. Он толкнул дверь в спальню Гермионы и замер, увидев ее силуэт на фоне горящего камина.
Гермиона, судя по всему, все-таки спала, но тоже, очевидно, проснулась. Она завернулась в клетчатый плед и стояла лицом к полыхающему ярко пламени. Гарри осторожно приблизился, заметив, что она смотрит на огонь. Нет, не на огонь. На что-то в ее руках. Он подошел почти вплотную, когда она, наконец, почувствовала его присутствие. Вздрогнула, обернулась и подняла на него чуть влажные глаза. В руке, отраженное пламенем, озарилось золото медальона.
Она не прятала взгляда, не опускала руку с цепочкой, вообще не двигалась. Просто смотрела на Гарри, безмолвно делясь с ним тем, что было на ее душе. И Гарри понимал все, как много лет понимал каждый ее взгляд, каждый жест, каждое слово. Теперь он не только понимал ее — странно, но он словно ее чувствовал, когда смотрел в ее глаза. Словно какая-то нить связала их. Раньше этого не было. Еще вчера не было, хотя это «вчера» он не помнил.
Она молчала, но этого было достаточно. Гермионе было больно. Опять боль из-за Рона. У него была другая. Гарри понимал, как больно сейчас стоящей перед ним женщине. Но она сильная. И она понимает все. И принимает. Ей просто больно.
Гарри шагнул к ней, к тому свету, что излучали ее глаза. К его свету. Плед скользнул с ее плеч. Медальон ударился о пол и отскочил куда-то к камину. Он знал — так и должно быть. И она не будет искать.
Гермиона обняла его, судорожно вздохнув в его плечо. Он потерял ее взгляд, но не ту нить, что, казалось, еще крепче связала их. Крепче тех лет, что были у них общими. Потому что те годы и те события, что остались там, в прошлом, были не только их. А эта связь, как ниточка, как луч странного, прохладного солнца, была только их.
Откуда взялась эта связь?
Откуда?!
— Этой ночью Ксения совершила обряд целительной магии, — словно читая его мысли, прошептала Гермиона, не отстраняясь. — Она спасала твою душу.
Гарри молчал, слушая тихий, спокойный рассказ о проводнике и источнике. Странно, но Гермиона говорила не фразами из книг, как всегда любила. Он взял ее руку, переплетая свои пальцы с ее.
— Ты была источником, — Гарри не спрашивал, он теперь знал. Знал, откуда эта связь.
Он вспомнил — в тот момент, когда взял ее за руку. Как там, в ночном сумраке. Сумраке его ада. Он вспомнил адскую боль, которую испытывал, совершая те несколько шагов, что вели к свету. К ее свету.
Он вспомнил. Вспомнил, как рвались железные путы, сковавшие его сердце, его душу на много лет. Они рвались, причиняя боль каждым невидимым движением его души, которую она спасала. И только ради нее, ради ее желания уйти оттуда, он терпел эту боль.
— Что ты видел? Чем был твой свет там, в конце туннеля? — спросила Гермиона, протянув руку и касаясь его подбородка.
— Я видел свет. Свет в твоих глазах. Я видел твои глаза, Гермиона, — Гарри казалось, что он летит, что сзади — крылья, которые сами собой поднимают его вверх, все ближе к теплу, все ближе к свету. Свету ее глаз, которые сейчас смотрели на него. Смотрели сквозь поволоку слез.
Они молчали, прижавшись друг к другу, соединенные нитью их душ крепче, чем любые слова, любые клятвы. Они оба чувствовали эту нить. И свет, наполнивший его душу. Его глаза.
— Лили, — произнес он всего одно слово, и она поняла его. Сразу. Чуть отстранилась.
— Я знаю, — но в глазах — твердость, потому что Гермиона никогда не сдавалась, никогда не боялась трудностей. — Будет так, как решишь ты.
— А твои дети?
— Они мои дети, — едва улыбнулась она, запуская пальцы в его наполовину седые волосы. И он тоже понял ее, как понимал всегда.
Странно, но это понимание не пугало, Гарри был даже рад, что не нужно говорить лишнего. Говорить не хотелось.
Она предоставила ему право выбора, но знала, что выбора как такового у них уже не было. Выбор за них сделали другие: Рон, ушедший в прошлое, Ксения, впустившая ее свет в его тьму, Альбус, прижавшийся к ней неожиданно доверительно. У них почти не было выбора. Почти.