Воздух в легких был слишком… другим. Гарри притянул к себе веточку и превратил ее в сигарету, вспомнив, как этим увлекался Туба. Впервые в жизни закурил, но не закашлялся. Стало легче, немного. Легче дышать, легче смотреть.
Озноб становился все сильнее, а невесомая пустота внутри и отдаленное эхо былой боли — все ощутимее. А потом пришел Люпин с его фиолетовыми почему-то волосами и радостной новостью, и в душе снова появилась частичка тепла, частичка чего-то нового, теплого, ласкающего. Говорилось легко, слова сами приходили на ум, хотя он совсем не думал о том, что он говорит.
Слабость и озноб не покидали его все это утро. Пока он не встретился глазами с Гермионой.
Что произошло? Он будто вот только что понял, что вовсе не пустота была сейчас внутри — просто после давящей боли из вины и страшных воспоминаний, после этого пуда, теперь казавшегося просто застарелым рубцом, окаменелой частью души, то, что было в нем сейчас, казалось пустотой. Невесомой пустотой. Невесомой, но не пустотой. И глядя сейчас на Гермиону, он это понял окончательно. Невесомость чего-то легкого, светлого, теплого, ласкающего.
Он словно оглядывался и видел за спиной темный вход, откуда доносился надсадный, приглушенный крик. Его крик. И темный проход в пещеру его прошлого, почти поглотившего его, но почему-то отступившего, уже не притягивал. Манил, обещая вечный покой в тумане из скорби, но не притягивал. И он смог отвернуться и взглянуть на свет. Свет, что дарили ее усталые, но родные, полные надежды глаза.
Гермиона сидела на диване, не двигалась, молчала. Бледные щеки и чуть заметные круги под глазами. Она обычно так выглядела, когда очень сильно уставала. Ее волосы — они стали еще длиннее за два месяца, а он и не заметил — распались по плечам. Но они были все такими же каштановыми, а он ведь стал почти седым.
Гарри никак не отреагировал на уход Люпина и Альбуса на кухню, откуда манил запах свежего чая. Не мог отвести взгляда от этих глаз, они помогали дышать, он уже не задыхался, прошел озноб. Осталась лишь слабость. И невесомость в недавно такой тяжелой, истекающей последними каплями крови душе.
Он медленно подошел к дивану и сел рядом с ней. Уголки ее губ чуть дернулись вверх, она протянула руку и убрала прядь непокорных волос с его лба. Задержала палец на шраме, легко очертив контур. Но смотрела Гермиона ему прямо в глаза. И он не мог оторваться, боясь, что, утратив этот жизненно необходимый контакт, он снова потеряется в себе, бездна вновь поглотит его, снова затянет в пучину прошлого. Прошлых поступков. Прошлых ошибок. Прошлой вины. Они были в прошлом, действительно, теперь в прошлом. Лишь отголоски, что доносились сейчас до него.
— Как ты? — тихо спросила она, сплетая свои пальцы с его.
— Будто оправляюсь после тяжелой болезни, — ответил Гарри, откидываясь на спинку дивана. Слабость, сильная слабость. Кажется, Гермиона это понимала. — Но ведь не было никакой болезни, да?
— А ты сам не помнишь?
Он покачал головой, глядя в ее глаза, черпая в них силу, о природе которой он мог только догадываться:
— Я помню «Нору», сражение, правда, очень нечетко, смазано как-то, — он запустил свободную руку в волосы. — Остальное, как ни силюсь, не могу восстановить, все словно ускользает…
— Ну, и не надо, — она села удобнее, чтобы видеть его лицо.
— Но ведь что-то произошло, да?
Гермиона лишь погладила его по руке:
— Ты просто очень устал, теперь выспался и отдохнул…
— Ты врешь, — заметил Гарри, настораживаясь. — Ты мне скажешь правду?
— Когда-нибудь, — пообещала она неопределенно, поднимаясь, но не отпуская его руку. — Идем, надо позавтракать, обязательно нужно восстановить твои силы.
— И твои не помешает, — Гарри поднялся и последовал за ней, пообещав себе, что все равно добьется от Гермионы правды.
Альбус и Тедди заканчивали свой завтрак — оба были перемазаны шоколадом, причем Люпин, судя по всему, из-за сладких ладошек Ала.
— Пап, а можно я пойду с Тедди и посмотрю на Мари с малышом в животике?
— Альбус, но ведь малыша еще не видно, — заметил Люпин, поднимаясь.
— Я все равно хочу! Мари обещала дать мне поносить ее театральный парик, который меняет цвет волос по желанию того, кто его наденет. Прямо как Тедди… — Альбус покосился на бледно-фиолетовые волосы Люпина.
— Хорошо, иди, если Тедди тебя возьмет, — кивнул Гарри, взлохмачивая волосы на макушке сына. — Тед, проследи, чтобы он не ел много сладкого.