Скорпиус вошел в Большой зал с ухмылкой на лице, вспомнив, что Дрейк Забини всю оставшуюся жизнь проведет в закрытой палате больницы Святого Мунго, поскольку сдвинулся из-за пережитого болевого шока. Нет, даже быстрая смерть не смогла бы стать более достойной платой за кровь Лили Поттер.
Три четверти зала традиционно было облачено в ало-золотое, поскольку и Рейвенкло, и Хаффлпафф болел за Гриффиндор. Зато слизеринский стол встретил Малфоя дружными хлопками и подбадривающим свистом. Благо, Фауста еще не было в зале, чтобы снять пару десятков баллов.
Из-за стола соперников Скорпиусу помахала Лили, и широко улыбнулся Джеймс. Поттеры сидели рядом, тут же — играющие и не играющие Уизли. У Поттера было чуть грустное лицо — судя по всему, Ксения все еще медленно восстанавливала силы в больничном крыле, иначе с чего бы такое выражение лица, словно всех ежиков мира наголо побрили?!
На миг Малфой остановился, глядя на Лили, которая повернулась к нему на скамейке. На ней был шарф ее факультета, но на груди — зеленая розетка с мерцающей надписью «Скорпиус Малфой». Гриффиндорцы со снисходительными улыбками глядели на это свидетельство измены, а Скорпиус лишь подмигнул девушке, а потом сел за свой стол, чтобы основательно подкрепиться.
— Так, команда, в раздевалку! — скомандовал Тобиас Паркинсон, вставая и поправляя на груди значок капитана. Остальные игроки тоже поднялись и направились к выходу. Их провожал гул голосов за спинами.
Все-таки было высшей справедливостью, что Поттер — ловец, а Скорпиус был вратарем. Было бы затруднительно играть непосредственно друг против друга, как когда-то происходило с их отцами. Малфой знал, что поймать снитч раньше Гарри Поттера удавалось лишь одному игроку, Седрику Диггори, и то по случайности, что уж говорить о шансах Драко Малфоя…
Скорпиус, конечно, никогда не признался бы Джеймсу, но считал, что если бы Поттер уделял больше внимания квиддичу, то мог бы стать еще более великим ловцом Гриффиндора, чем его дед и отец. Хотя, как-то гриффиндорец заикнулся, что после школы хотел бы серьезно посвятить себя квиддичу.
Интересно, а ежики летают на метлах?
В раздевалке Малфой взял свою метлу, любовно проведя рукой по древку, надел щитки и перчатки, сшитые летом на заказ, проверил шнурки и застежки мантии. В это время Паркинсон толкал нудную речь о том, что в этом году Гриффиндору не победить, даже если Поттер вывернется наизнанку. Тобиас не забыл упомянуть Уизли, проехаться по новичку команды-противника — в общем, поднял боевой дух слизеринцев.
Снаружи уже доносился недружный гомон зрителей, но Скорпиус не слушал. Он поглаживал метлу и разминал руки.
На поле, залитом светом, кое-где лежал снег. Солнце было как раз посередине, и не слепило ни одного из вратарей. Зрители оглушили вылетевшие на поле команды, но Скорпиус лишь равнодушно ухмыльнулся. Поймал взгляд Поттера и подмигнул. Тот ответил тем же.
Игра началась. Малфой привычно разместился перед средним кольцом, следя серебристыми глазами за квоффлом и не теряя бдительности в отношении бладжеров. Было неудивительно, что он стал именно вратарем — он умел сосредоточить внимание, распределить его, умел за несколько движений противника понять его намерения. По крупицам собрать информацию и принять мгновенное решение. Обычно это срабатывало. Хотя в школе было несколько Охотников, с которыми было труднее, потому что прочесть их намерения было зачастую сложно.
Скорпиус видел, как перемещается над полем квоффл, мяч постоянно переходил от команды к команде. Бладжеры летали с катастрофической скоростью, но пока никого не ушибли.
И вот к нему устремилась Шарлотта Уизли — девчонка совершенно непредсказуемая. Ее-то бросков Скорпиус обычно больше всего и опасался. И она, белокурая бестия, это знала. Наверное, ее корни, шедшие к вейлам, помогали ей скрывать свои намерения даже от Малфоя.
Трибуны дружно выдохнули, когда бладжер чуть не сбил Шелли с метлы. Девочка увернулась, пасуя мяч Кэтлин Уизли, а та уже бросила в левое кольцо. Скорпиус метнулся, вытянув руку, и отбил мяч, одарив чуть расстроенную Уизли гнусной улыбочкой. Та хмыкнула и полетела прочь.