– Буду рад, – распахнул широкую улыбку Вдохновение.
– Благодарю за праздник, родная, – вторгся в диалог Рассудительность.
– Это все Лиса, она заставила меня улыбаться, – глядя мимо мужа, эхом отозвалась Этта.
Две женщины стиравшие бельё в выдолбленном из древесного ствола корыте, услышав это, многозначительно переглянулись:
– Даю голову на отсечение, Рассудительность готов взорваться от ревности, – зашептала Сплетница своей длинноносой товарке. – Диву даёшься, какой мужик пропадает. А божница наша по Вдохновению сохнет. Вчера с ним ушла и долго не возвращалась.
– Тихо ты, сплетня, – шикнула длинноносая. – А ну как Этта услышит, неделю потом голодай. И вообще, какое тебе дело с кем и куда она ходит?
– Всё время ходит, – часто закивала Сплетница. – Я слышала, Вдохновение корабль задумал строить.
– Да ну, – всплеснула мокрыми руками Наушница.
– Точно говорю. Этта хочет от нас уплыть, а Вдохновение что хошь для неё сделает, влюблён.
Рассудительность обернулся, услышав приглушенные голоса женщин. Те вмиг поджали губы и продолжили стирать, опустив глаза в корыто.
– Уложи Лису отдыхать, я скоро вернусь, – бросила мужу Этта.
– До обеда?
– Да, до обеда успею.
Уходя, она не повернула головы в сторону согнувшихся в земном поклоне прачек.
– Гордячка, – бросила ей вслед Сплетница, заметив, что Наушница остановила Рассудительность и быстро шепчет ему на ухо. Докладывает, значит. – Допрыгаешься ещё, Этта, добегаешься, – сквозь зубы пригрозила Сплетница. Её тонкие губы растянулись в подобие улыбки, от которой не расцветёт ни один цветок на затерянном острове.
***
Очнувшись, я долго не мог прийти в себя. Перед глазами кружились яркие лепестки. Ничего себе сон, шизофреник позавидует. Я глянул на часы, тускло светившиеся на прикроватной тумбочке. Цифры оформились не сразу. Надо показаться окулисту, утренняя слепота начинает раздражать. Без четверти пять, час до будильника. Я растянулся под одеялом, стараясь не замечать жажды – шлепать вниз по скрипучей лестнице за минералкой желания не было – ведь тогда окончательно проснусь. Я повертелся, подбил под голову съехавшую подушку и сосредоточился на сновидении.
Миловидное лицо Этты послушно выплыло из полумрака. Она удивительно похожа на Эмили. Во сне я возвел её в ранг богини, ведь даже перебравшись сюда, в тихий городок на отшибе цивилизации, так и не смог объяснить себе причину нашей разлуки.
Пока жили вместе, мы редко ссорились, а если случалось, что Эмили обижалась на мою увлечённость работой и недостаток внимания к дочери, размолвка оборачивалась вялым выяснением отношений и заканчивалась миром.
Но однажды, поздно вернувшись из клиники, я нашел дом пустым. Не мог поверить, даже проснуться пытался, приняв реальность за ночной кошмар. Телефон Эмили оказался вне зоны доступа, а записки она мне не оставила. Черкнула на квадратике бумаги для записей короткое «прости» без всяких объяснений. Значит не верила, что я сумею её понять?
Неприятный вывод заставил сжать в кулаке край одеяла. Два года прошло, а я так и не решился рассказать отчиму, что снова одинок. Первые месяцы вздрагивал от каждого телефонного звонка и часто проверял почтовый ящик в интернете, все свои ящики, надеясь получить от жены хоть какую-то весточку. После надеялся, что по поводу развода и раздела имущества со мной свяжется её адвокат. Не случилось. Видимо Эмили не желала ничего знать ни об имуществе, ни обо мне.
Этот сон красивый, яркий, с цветением и плодоношением в течение минут и столь же быстрым увяданием. Старика Фрейда сюда, загадал бы ему загадку. Хотя к чему тревожить именитого покойника, когда и так понятно, что тоскую. Тоска вот главный мой враг, она изнуряет, лишает сил. Ведь даже произнося клятву перед алтарём, я не до конца верил, что эта неприступная красавица действительно собирается связать со мной жизнь, не верил и в реальность первых свиданий – всё происходило точно в тумане. Эмили сама зачислила меня сначала в бойфренды, затем в мужья. Все восемь лет совместного бытия меня не покидало ощущение неправдоподобности происходящего, а человек, желающий споткнуться, найдёт скользкий камушек даже на ровном полу.
Но я привык, что Эмили рядом. Без неё пропал интерес к работе. Я забросил докторат. Иногда заставлял себя открыть файлы, просматривал и сразу закрывал, не в силах добавить хотя бы слово.
Пациентов на приёме слушаю без внимания. Ловлю себя на том, что теряю нить разговора, подавляя желание зевнуть. Всё время хочется спать. С уходом Эмили, я будто выпал из жизни в некое иное измерение. Наверное, поэтому и попросил доктора Элкинса перевести меня в отдалённую клинику. Он был в курсе моей семейной драмы и быстро подыскал вакансию. Я перестал сидеть у телефона точно старый дракон, у которого украли сокровища. В остальном смена обстановки на пользу не пошла.