Я сбросил одеяло, завернулся в халат и спустился в кухню. Крутанул крышку и приложил к губам горлышко бутылки – холодная вода освежила горло. Теперь утренняя пробежка, душ и чай с бутербродом. Никаких посторонних мыслей. Они не приносят с собой ничего, кроме мерзкого послевкусия и жалости к себе. Если бы уходя, Эмили кричала и била посуду, метая обвинения, или призналась в том, что у неё появился другой мужчина, мне было бы легче. А так...
А так, мистер Рассудительность, продолжайте сидеть в тихом уголке старой Англии с её промозглым климатом, холмами, вересковыми пустошами, торфяными болотами и флюгером в форме оседлавшей метлу ведьмы на пологой черепичной крыше. Соседи здесь степенные, тихие, они не помешают спокойно грызть себя.
И всё же что-то во мне переменилось и чудный сон тому доказательство. В прежних навязчивых кошмарах я видел себя на скамье подсудимых. Облачённый в чёрную мантию судья монотонным голосом зачитывал приговор, перечисляя улики, свидетельства и косвенные доказательства так долго, что я просыпался прежде, чем успевал понять, в чем провинился.
Был ещё один сон, возвращавшийся время от времени: мост над чёрной пропастью по которому я мчался. Бетонное полотно дрожало и рвалось под ногами, я перепрыгивал через ямы, но срывался и падал, просыпаясь в холодном поту.
Теперь остров Эмили и Лиса, как подарок отчаявшемуся человеку, как напоминание о незавершённом деле. Жену необходимо найти, задать столпившиеся в голове вопросы. К чёрту обиды! Поговорить. Ещё увидеть дочь. Лиса, наверное, подросла. Я выдохнул – благодарствую, подсознание.
Поливая цветы, доставшиеся мне от прежнего постояльца, я заметил на подоконнике паука с белым крестом на спине и накрыл его пустой стеклянной банкой. Паук сжался и замер, притворившись мёртвым. Интересно, что он будет делать в прозрачном узилище, когда я вернусь?
На работу я отправился на велосипеде. С тех пор как переехал, что-то неведомое всякий день мешало мне сесть за руль машины. Прочь из города, из паутины кривых улочек, сходившихся к центральной площади где, красуясь часами с четырьмя циферблатами, высилась башня муниципалитета, восстановленная после давнего пожара. От прежнего строения четырнадцатого века сохранился лишь фундамент и тюрьма, чья грубая кладка рядом с ренессансным ажуром основного здания смотрелась, точно замшелый старик в объятиях молодой жены.
В клинику я добрался ровно к восьми, вместе с показавшимся из-за холмов солнцем, разогнавшим туманную меланхолию призрачности. Пройдя сквозь длинную кишку коридора, занял своё место в кабинете и начал приём. Несколько часов выслушивал прихожан дневного стационара. Среди этих странных, совершенно не от мира сего людей сыскивались те ещё таланты. Вот хотя бы бывший садовник Холден из соседнего городка с манией преследования. Несчастный боялся, что садовые ножницы зарежут его во сне, а потому ночи напролет держал оборону против несуществующего противника. В остальном Холден был вполне добропорядочным господином, любил рисовать. В прошлом месяце написал мой портрет и подарил его, стесняясь и краснея. Во множестве пересекающихся линий и мелких штрихов лицо я разобрал не сразу, но стоило приглядеться – был поражен сходством. Подобное выражение на собственной физиономии я встречал в бритвенном зеркале, когда меня никто не мог увидеть. Гениальная работа настоящего мастера, о чем я не преминул сообщить садовнику:
– Вот я и говорю, если меня зарежут, не смогу больше рисовать, – заговорщическим тоном сообщил мне Холден, поправляя плотно намотанный клетчатый шарф.
Я в сотый раз объяснил, насколько иллюзорна угроза и сопутствующий ей страх внезапной смерти, проверил график сна, который он ежедневно заполнял по моей просьбе и, посчитав его удовлетворительным, предложил к следующему посещению изобразить ножницы такими, какими они представляются Холдену во всей их страшной сути.
– Что вы, как можно? – проскулил тот, вжимаясь в кресло. Ужас выплеснулся из его расширившихся зрачков холодной волной. Однако помолчав немного, Холден пообещал, что попробует и торопливо откланялся. Верно я потерял нюх и всякую осторожность: через сутки Холдена доставили в клинику в карете скорой помощи с приступом панической атаки. Придя в себя после успокоительного, Холден сказал, что всё равно напишет ножницы, если можно здесь, под наблюдением. Я оформил его в отдельную палату и дал месяц сроку на создание произведения. Надеюсь, ему станет легче.