Неизвестный, подбежавший к начинающему писателю, отчаянно хрипел:
– Ты че? На перо меня насадить хочешь?
– А тебе чего надо?
– Мне ничего. Облава. Бежим вместе, а то загребут, – предложил, запаленно дыша, замызганный и всклокоченный мужик примерно одинакового с Морхининым возраста. – А нож выкинь… Если менты тебя поймают при ноже… хана тебе… Кости переломают!
– Почему я должен бежать от милиции? Я ничего не сделал, – проговорил тревожно Морхинин, однако почему-то прибавил шаг рядом с неизвестным, а потом и побежал следом.
– Так и я ничего не сделал, – прохрипел мужик. – Они всех заметают, для плана.
На нем был косо застегнутый изжеванный плащ, а в руке он сжимал вязаную спортивную шапку.
– Выкидывай нож, я тебе говорю, – снова сказал незнакомец, – хуже будет…
Не споря, Морхинин отшвырнул нож за парапет, и тот канул в реку. Оба бежали, оглядываясь и задыхаясь.
– А может быть, просто объяснить… – начал Морхинин, однако в ту же секунду различил рядом с собой молодых людей в куртках из болоньи, схвативших под руки его, а также и его случайного спутника.
– Да че, че? При чем я? – вырываясь, загалдел всклокоченный и тут же получил кулаком в нос.
– Попались, козлы драные, – тоже шумно дыша, злорадствовал один из людей в «болонье».
– Я пенсионер по выслуге лет! – крикнул Морхинин. – Кто вам дал право?
Его ударили ребром ладони по шее, отчего он щелкнул зубами и замолчал. Случайный напарник тоже молчал, хрюкая и втягивая кровавые сопли.
Мигнули фары милицейского УАЗа, вышел офицер в форме.
– Взяли? – спросил он бодро у догонявших. – Тех самых?
– Да вроде тех, товарищ капитан.
– В машину их и – в управление. Там разберемся. А вы с Крупниковым просмотрите набережную с той стороны.
Задержанных запихнули в УАЗ и повезли. Потом так же грубо их втолкнули в небольшое грязное помещение с темным потолком. Разило тяжелым смрадом, паршивыми сигаретами, чем-то рвотным. Человек в рваной телогрейке лежал на полу, прислонившись к стене. От него и исходил этот удушающий запах. Всклокоченный молчал, рукавом унимая кровь из носа.
На скамье, опершись на приклад «калашникова», сидел широкоскулый милиционер с погонами сержанта. Вошел небольшого роста лейтенант и кивнул на бомжа в телогрейке:
– А этот урод чего тут воняет?
– Говорит, бывший фотограф из Агентства печати «Новости». С работы турнули, он и начал квасить. Пил, пока из дома не выгнали. Вот и докатился.
– Чего ж держать? Пусть убирается на помойку.
Бомж закатил подбитые глаза, застонал. Потом из его пьяных глаз потекли обильные слезы.
– Зачем били? – надрывно и тонко крикнул он и зарыдал.
– Зачем били? – повторил вопрос фотографа лейтенант.
– Да он выручку у продавщицы из «Мороженого» попер, – ухмыльнулся широкоскулый. – Она его прихватила и ведром по башке… хэ-хэ… Ну тут мы с Зубовым подоспели, тоже потолкали его немного и – сюда. Теперь он пойдет в учет раскрываемости. Продавщица заявление на него накатала.
– Я заслуженный фотограф, у меня выставки были в Доме журналиста, – плакал бомж. – Я иностранных послов снимал…
– Заткнись, пока я тебе каблуком по почкам не саданул, – внезапно рассердился сержант. – Скажи, важный какой, не тронь его…
Поодаль открылась дверь, вышел милиционер без кителя, с засученными рукавами.
– Документы на проверку. Быстро, – хмуро приказал он.
Всклокоченный, с разбитым носом протянул какую-то бумажку. Морхинин отдал пенсионную книжку, указывающую, что обладатель ее пользуется льготами по выслуге лет. Удостоверение ветерана оперного театра и корочку Домнартвора он пока оставил во внутреннем кармане.
– А ты? – спросил бомжа милиционер с засученными рукавами.
– У меня нету теперь ничего, – вытирая слезы, признался бывший фотограф. – Все потерял в жизни, все…эх!
– Гуменников – кто? – Милиционер без кителя грозно оглядел задержанных.
– Я это, я… – лебезя, хрипанул всклокоченный в изжеванном плаще.
– Кликуха – Птичник? В заключении был?
– Нет у меня никаких кликух. И не отбывал я никогда…
– А ну зайди к капитану. Вперед, быстро.
Бежавшего через мост увели в отдаленный кабинет. Через некоторое время из-за двери послышались вскрики и глухой шум. Еще минут через двадцать дверь распахнулась. Милиционеры выволокли всклокоченного – с окровавленными губами и рассеченной правой скулой. Он стоял, качаясь и держась обеими руками за живот. Изжеванный плащ тоже был испачкан кровью.