Сохранился рассказ главного инспиратора Цареубийства ПА Палена, запечатленный в воспоминаниях гвардейского офицера Александра Николаевича Вельяминова-Зернова, о беседе генерал-губернатора с Самодержцем, состоявшейся накануне Цареубийства, 7 марта 1801 года. «Знаете ли, что было в 1762 году?» — вопрошал Монарх. «Знаю, Государь», — отвечал организатор заговора. «А знаете ли Вы, что теперь делается?» — «Знаю». — «А что Вы, сударь, ничего не предпринимаете по званию военного губернатора? Знаете ли, кто против меня в заговоре?» — «Знаю, Ваше Величество. Вот список заговорщиков, и я сам в нём». — «Как, сударь?» — опешил Павел Петрович. Далее из уст Палена прозвучала «по-иезуитски» изощренная ложь.
«Иначе как бы я мог узнать их всех и их замыслы? Я умышленно вступил в число заговорщиков, чтобы подробнее узнать все их намерения». Реакция Самодержца оказалась моментальной: «Сейчас же схватить их всех, заковать в цепи, посадить в крепость, в казематы, разослать в Сибирь, на каторгу!»
Пален не торопился исполнять приказание. «Ваше Величество, — промолвил он, — извольте прочесть этот список: тут Ваша супруга, оба сына, обе невестки — как можно взять их без особого повеления Вашего Величества? Я не найду исполнителей и не в силах буду этого сделать. Взять всё семейство Вашего Величества под стражу и в заточение без явных улик и доказательств — это столь опасно и ненадёжно, что может взволновать всю Россию и не иметь чрез то ещё верного средства спасти особу Вашу. Я прошу Ваше Величество ввериться мне и дать мне собственный указ, по которому я мог исполнить всё то, что Вы теперь приказываете; но исполнить тогда, когда наступит удобное время, то есть когда я уличу в злоумышлении кого-либо из Вашей Фамилии, а остальных заговорщиков я уже тогда схвачу без затруднения».
Павел Петрович поверил Палену и «написалуказ», повелевавший Императрицу и обеих Великих княгинь развести по монастырям, а наследника Престола и брата его Константина заключить в крепость; прочим же заговорщикам произвести строжайшее наказание. Далее сообщается, что с помощью этого указа Пален обратился к Цесаревичу и «исторг у Александра согласие низвергнуть с Престола отца его».
В этом месте уместно ещё раз подчеркнуть одно существенное обстоятельство. Вся история Цареубийства описывается и восстанавливается исключительно на признаниях участников злодеяния, сделанных ими в разное время и разным людям, но исключительно с одной целью — самооправдаться. Все они, а Пален первый среди них, являлись клятвопреступниками — на верность Монарху они клялись на Кресте, на Евангелии, перед Образом Божиим. И если зга клятва для них ровным счетом ничего не значила, то что же говорить о мнении обычных людей, которым они могли лгать без зазрения совести.
Потому мемуары заговорщиков и убийц — источник весьма сомнительный и заведомо тенденциозный. Но других в распоряжении практически нет, и появления их не предвидится. Заговоры в редчайших случаях могут оставить сколько-нибудь надежные документальные отпечатки в архивах. Случай же с Павлом Петровичем не из разряда таковых.
Вышеприведенный диалог Императора — существует несколько вариантов данного повествования — и его «первого слуги» вызывает целый ряд вопросов. Допустим, что подобная беседа имела место в действительности. Можно допустить, что при этом речь зашла о предполагаемом заговоре. Но какие звучали слова, утверждения и распоряжения — об этом можно только строить догадки. Палену доверять следует с большой осторожностью.
С одной стороны, из приведённого эпизода следует вывод, что Император знал о нависшей угрозе. Кто ему о том сообщил, и в какой форме — не известно. С другой стороны, неизбежно возникает и вопрос о том, куда же подевался тот самый «указ», составленный якобы Императором собственноручно и в котором приказывалось чуть ли не всех родственников схватить и заточить по разным местам? Указа этого никто не видел. Если бы он существовал в действительности, то его надо было бы беречь как зеницу ока: ведь это «документальное» подтверждение «ненормальности» Павла I. Данный же тезис — индульгенция всем участникам заговора и цареубийцам. Но ничего не сохранили, и до потомков не донесли такую бесценную реликвию!
Что в этом пункте самое важное — строй личности Императора Павла Петровича. Он никогда бы заглазно не подверг наказанию близких ему людей, не потребовав объяснения, без беседы с глазу на глаз. Можно сколько угодно мусолить тему о «ненормальности», но прежде чем судить о поведении какого-то исторического лица, надо хотя бы представлять нравственно-психологический облик данного человека. Между тем тезис о несуществующем «указе» красуется на страницах исторических сочинений, что свидетельствует только об историческом бесчувствии авторов.